По следу четырех

— Девчонки, спасибо вам! Танюшка, скажи тете Любе, пусть чаю мне даст.

— Сейчас, сейчас! — тетя Люба уже стояла в дверях. — Светланчик! Поставь чайник! — крикнула она. — Где это тебя угораздило?

— Она, наверное, простыла, — встряла Мотька.

— А вы кто такие? — поинтересовалась наконец тетя Люба. — Подружки, что ли?

— Ага, подружки! — отвечала Мотька.

— Что-то больно молоды…

— А мы идем от автобуса, — пропустила ее замечание мимо ушей Матильда, — глядим — Рая, сидит на лавке в полной отключке! Еле добились, куда вести!

Я между тем оглядывала квартиру. Средняя московская квартира, совсем не бедная, но и не сказать чтобы богатая. Дверь в теткину комнату была открыта, и там виднелся сервант, весь уставленный хрусталем.

Но тут из кухни появилась женщина с большой кружкой в руках.

— Вот, Любонька, чай! — И она протянула кружку тете Любе.

Я во все глаза уставилась на ее руки. Полные, очень красивые, с длинными, ухоженными ногтями, покрытыми ярким лаком. На пальцах несколько золотых колец. А чуть подняв глаза, я едва не вскрикнула. Воротник белой блузки был заколот брошкой… в виде крокодильчика!

Сердце у меня чуть не выпрыгнуло из груди! Только бы не упустить ее, эту женщину! Подумать только, две из четырех, можно сказать, у нас в кармане. Матильда словно услыхала мои мысли.

— Здравствуйте! — улыбнулась она женщине.

— Ну, здравствуй! — добродушно усмехнулась она. — Как звать-величать?

— Меня-то? Мотя.

— Надо же, Мотя! Какое редкое имя! У меня бабушка Мотя была. Ну а ты? — обратилась она ко мне.

— Я? Настя!

— А я — Светлана Георгиевна.

— Очень приятно.

— Любочка, а что ж ты девочек-то в прихожей держишь? Она совсем растерялась, девочки, не стесняйтесь, заходите в кухню. Может, чайку выпьете?

Интересно, зачем мы ей понадобились? Тетя Люба, похоже, была не слишком довольна. Но возражать не стала.

Мы прошли на кухню, чистенькую, вылизанную, всю в каких-то красных штучках. Чашки красные, кастрюли красные, занавески белые с красными цветами, полочки тоже красные. И лампочка над столом белая в красный горох. Солонка красная, масленка красная.

— Садитесь, садитесь, девочки, — радушно приглашала Светлана Георгиевна.

Когда она на минуту отвернулась к плите, мы с Мотькой переглянулись. Она, конечно, тоже заметила крокодильчика.

— Вот, пейте, девочки!

Она поставила перед каждой из нас по красной кружке с крепким ароматным чаем и красную вазочку с печеньем.

— Угощайтесь!

Просто не воровка, а мать родная! Чудеса, да и только!

— Как хорошо сейчас девочек называют! Мотя, Настя. А в наше время только Светланы, Галины и Людмилы были!

В кухню вошла тетя Люба.

— Уснула Райка-то. Температура у ней — 39,5. Утром врача вызову.

— А у вас аспирин есть? — спросила я.

— Я уж ей дала. Бог даст, к утру оклемается.

— Ей пить побольше надо! — со знанием дела заметила Мотька. — И лучше кислого! Клюкву или лимон.

— Правильно говоришь! — обрадовалась Светлана Георгиевна. — Любаш, у тебя вроде клюква была?

— Есть, я сейчас!

Она достала из холодильника литровую банку протертой клюквы, положила в здоровенную кружку несколько ложек, развела кипяченой водой.

— Давайте, я отнесу! — вызвалась Матильда.

Взяв кружку, она ушла.

— А вы не здешние, девчонки? Что-то никогда я вас не видала? — поинтересовалась тетя Люба, наливая себе чай.

— Я не здесь живу, а Мотя… тут, на Кравченко…

Черт, только бы номер дома не спросили…

— А ты где живешь? — поинтересовалась Светлана Георгиевна.

— Я? На Фрунзенской набережной, — неизвестно почему ответила я.

— На Фрунзенской? Там все больше высокопоставленные живут, — заметила Светлана Георгиевна. — Ты тоже из высокопоставленных?

Тут у меня мелькнула одна мысль. Если все получится…

— Да как вам сказать… Родители мои были высокопоставленные, а теперь… А теперь они…

Я хотела сказать — погибли, но у меня язык не повернулся. Еще не дай бог накличешь беду, как говорит тетя Липа.

— А теперь они уже третий год в Америке.

— Нешто бросили тебя? — ужаснулась тетя Люба.

— Нет, просто мы с бабушкой теперь живем, а они там работают. Деньги зарабатывают.

Честное слово, в глазах Светланы Георгиевны зажегся хищный огонек. Но она тут же его притушила.