Китаец

Конечно, она все время думала: а что Хо опустила? Можно бы спросить, но ведь ясно, ответа не получишь. Там угадывались намеки на секреты, каких ей никогда не понять, замки, какие не открыть. Дело касалось историй о людях из прошлого, касалось другого дневника, написанного как бы в противовес писаниям Я.А., того, что работал десятником на строительстве американской железной дороги.

Снова и снова Я Жу возвращался в дневнике к своему возмущению тем, что Хун не желала понять, что путь, на который ступил Китай, единственно правильный и такие люди, как Я Жу, должны иметь решающее влияние. Биргитта Руслин начала понимать, что Я Жу имел много психопатических черт и вполне отдавал себе в этом отчет, как было видно между строк.

Кое-где сквозили и более-менее симпатичные черты. Сомнения, муки совести, по крайней мере из-за судьбы Хун, ведь как-никак она была ему сестрой. Интересно, думала Биргитта, отредактировала ли Хо текст, чтобы представить Я Жу просто жестоким человеком, без малейших смягчающих черт. И вообще, может, весь этот текст — плод фантазии Хо? Нет, вряд ли. Сань совершил убийство. Он тоже, как в исландских сагах, отомстил за смерть матери.

Когда она дважды перечитала сделанный Хо перевод, время подошло к полуночи. Кое-какие неясности остались, целый ряд деталей покуда так и не получил объяснения. Красная ленточка? Что она означала? Ответить мог один только Лю, но его нет в живых. Иные нити останутся ни с чем не связаны, вероятно навсегда.

И что же в конечном счете осталось? Что она может или должна сделать с этим обретенным пониманием? Биргитта догадывалась что, но пока ей было неясно, как взяться за дело. Часть отпуска она этому и посвятит. Когда Стаффан займется рыбалкой, которая на нее самое наводит скуку. Или рано утром, когда он читает свои исторические романы или биографии джазовых музыкантов, а сама она совершает одинокие прогулки. Тогда у нее будет время сформулировать письмо, которое она пошлет в худиксвалльскую полицию. А затем можно будет убрать ящик с оставшимися от родителей бумагами. Тогда все для нее закончится, станет тускнеющим воспоминанием. Хотя, конечно, полностью ей никогда не вытравить из памяти все, что случилось.

Они поехали на Борнхольм, погода стояла переменчивая, но им было хорошо в летнем домике. Дети приезжали и уезжали, дни тянулись большей частью в дремотном блаженстве. К их общему удивлению, из своих азиатских странствий вернулась Анна и опять-таки неожиданно объявила, что осенью начнет заниматься на факультете политических наук в Лунде.

Биргитта несколько раз думала, что пора рассказать Стаффану обо всем случившемся — и в Пекине, и в Лондоне. Но отказывалась от этой мысли, ведь рассказывать бессмысленно: он конечно же все поймет, но никогда не примирится с тем, что узнал все только сейчас. Словом, рассказывать не стоит, и она промолчала.

А раз не сообщила ни о чем Стаффану, то и перед Карин Виман не обмолвилась о поездке в Лондон и тамошних событиях.

Пережитое хранилось в ее душе — шрам, которого никто не видит.

В понедельник 7 августа они вновь вышли на работу. А накануне вечером наконец обстоятельно поговорили о своей совместной жизни. Казалось, оба разом решили, что нельзя начинать новый рабочий год, не обсудив хотя бы частично то, что грозило разрушить их брак. Биргитта сочла огромным шагом вперед, что муж по собственной инициативе, без понуканий с ее стороны, заговорил об их почти прекратившейся сексуальной жизни. Он был опечален и одновременно боялся того, что называл нехваткой желания и импотенцией. На ее прямой вопрос он ответил, что никакой другой женщины у него нет. Его мучило отсутствие желания, но он старался отбрасывать мысли об этом.

— Что ты думаешь делать? — спросила она. — Нельзя же опять целый год не прикасаться друг к другу. Я не выдержу.

— Обращусь за помощью. Мне тоже невмоготу, как и тебе. Просто мне трудно говорить об этом.

— Сейчас-то говоришь.

— Потому что понимаю: иначе нельзя.

— Я уже почти не знаю, о чем ты думаешь. Утром иной раз смотрю на тебя, и ты будто чужой человек.

— Ты формулируешь все куда лучше меня. Но порой у меня бывает такое же ощущение. Хотя, возможно, менее отчетливое.

— Ты вправду думал, что мы сможем вот так прожить остаток дней?

— Нет. Но я отодвигал мысли об этом. А сейчас даю слово сходить к врачу.

— Мне пойти с тобой?