В моей руке - гибель

Но чувство, остро тревожащее Катю, не было репортерским азартом в чистом его виде. Кате хотелось просто… это была какая-то слепая жажда истины или что-то похожее. Ей хотелось видеть и слышать все самой, своими глазами и ушами. Правда по этому делу приобретала хоть и фантастические, но уже почти осязаемые формы. И эта правда скрывалась во всем: в глубине серых Лизиных глаз в момент их последнего сухого прощания, в зверином вопле Базарова, эхом отдававшемся в стенах темного корпуса, который все еще чудился ей, пугая до полусмерти, в гуще старого изъеденного молью медвежьего меха, в цыганских кострах над рекой.

И главное — какая-то часть этой неизвестной доселе правды скрывалась и в ней, в Кате, и она теперь с некоторым удивлением начала заново узнавать саму себя.

Она чувствовала: в ее персональной чашке, о которой некогда твердил японский учитель Дзэн, осталось старого чая только на донышке. Но эти остатки выплеснуть из себя было отчего-то трудней всего.

В четыре часа дня Колосову после многочасовых безрезультатных поисков доложили по рации, что в развалинах бывшей свинофермы в окрестностях Мебельного обнаружен скелетированный труп животного — скорее всего останки крупной собаки. А еще через полчаса оттуда же поступило новое сообщение, чтобы он немедленно выезжал на лесной развилок на восемнадцатый километр шоссе. Там в десяти метрах от дороги что-то обнаружили служебные овчарки. Катя, весь день неотступно следовавшая за начальником отдела убийств, ехала с тяжелым сердцем: Колосов взял ее с собой только по одной причине: она опознает Гинерозову, если это…

— Мертвец! Нашли, кажется! — крикнул им старший поисковой группы, прочесывающей этот участок леса, едва они выскочили из машины. — Там окопы еще с войны, полоса укреплений тут шла. Затопило их по весне, как снег начал таять. Вода до сих пор еще не полностью сошла. Но что-то есть. Сейчас доставать начнем.

Катя чувствовала, как дрожит ее рука, когда она записывала в свой репортерский блокнот все, что видели ее глаза: лес, грязная проселочная дорога, развилок, омоновцы, милиция.

У одного сержантика в руках саперная лопата, у других — брезент. ЭКСГУМАЦИЯ. Слабонервных и беременных женщин просим отвернуться.

Неужели Лиза, модница, красавица, умница Лиза Гинерозова, нашла свою смерть здесь? В этом затопленном бурой глинистой водой полуобвалившемся окопе?!

— Катя, иди сюда! — крикнул Колосов.

Она пошла сначала медленно, потом быстрее. На брезенте, расстеленном на траве, лежало жуткое, распухшее, полуразложившееся тело. Катя, еще не веря своим глазам, глядела на… кеды без шнурков на ногах мертвеца. ЭТО БЫЛ МУЖЧИНА. Узнать его было практически невозможно. Вместо лица черная масса: налипшая гнилая листва, глина, личинки насекомых… Колосов нагнулся, на его руках были уже привычные ему резиновые перчатки, начал ощупывать эту жуткую голову, шею.

— Ну что? — хрипло спросил Спицын.

— То же, что и прежде. ШЕЯ. — Колосов осторожно приподнял волглую от влаги полу черного полушубка из искусственного меха, в который все еще был облачен мертвец. Под ним виднелись лохмотья тельняшки. — Это Тихон Соленый.

Я ориентировку помню: кеды без шнурков, шубейка — другого у этого ханыги, царствие ему небесное, ничего не было.

Соседи по коммуналке говорили, что весь гардероб он носил на себе.

Поиски продолжались до заката, но больше никаких останков не было. Колосов во главе группы сыщиков ездил в Отрадное. Там их встретила могильная тишина. Школа была пуста — ни Базарова, ни учеников. На дверях жилого корпуса висел японский сенсорный замок.

В половине девятого вечера Спицын приказал сворачивать прочесывание. После обнаружения трупа пропавшего без вести алкоголика он Колосову ни в чем не перечил.

— Санкцию завтра у прокурора возьмем на обыск базы? — спросил он, давая понять, что сделает все, как скажет начальник «убойного». — Может, улики там найдем, кровь? Трупа-то девушки нет… А заодно теперь уж и дачу в Уваровке тряхнем, а?

Колосов отрицательно покачал головой.

— Не будем обыска делать? — озадаченно переспросил Спицын. — А что же ты, Никита Михалыч, тогда предлагаешь?

— Я? — Колосов смотрел на лес, тонувший в дымке прозрачных летних сумерек. — Я предлагаю ждать.

— Чего?

— Не чего, а кого. Того, кто сейчас нам больше всех нужен.

— А ты думаешь, что ОН еще сюда вернется?