ДНК неземной любви

– Но мать ее, Галина Белоусова, ушла в монастырь.

Марина Тумак вскинула голову, в глазах ее вновь вспыхнул мрачный огонь. Но на этот раз она сдержалась, не промолвила ни слова.

– Вы кого-нибудь подозреваете в смерти Ларисы? – спросила Лиля.

– Пять лет прошло.

– Мы возобновили дело. Я читала ваши показания в прокуратуре. Вы интересовались... нет, даже настаивали на самом тщательном осмотре места происшествия.

– А что я еще могла сказать... всем известно, что убийцу можно найти только по уликам, по следам, которые он оставляет. Но за пять лет вы так никого и не нашли. Чем вы занимались все это время? Даже мать ее не удосужились допросить. Тот следователь в прокуратуре, он же, как только узнал, что Белоусов в Верховном суде, он лишь одного его и слушал, действовал по его указке!

– Там много версий проверялось, большая работа была проделана, – Катя не могла не заступиться за родной областной Главк.

– Да бросьте! Я вам не верю. Как узнали, что он судья, все сразу стало по-другому... А потом, когда его большим начальником сделали... Никто уже и не возникал, все в тряпку молчали. Через полгода вообще все заглохло. Меня ни разу больше не вызвали, плевать стало на все наши показания!

– Зачем вы так говорите, вы же не знаете, какая работа была проделана, сколько версий... сколько подозреваемых по этому делу проверили.

– Я так понимаю, Марина, что вы, учитывая то, что нам здесь сегодня поведали о гражданине Белоусове, именно его подозреваете в убийстве Ларисы, – сказала Лиля. – Но вполне достоверно установлено, что он приехал на дачу с женой. Они вместе туда приехали на машине, вдвоем, понимаете? И ваша подруга к тому времени была уже мертва.

– А у вас есть этому свидетели? – резко, зло спросила Марина. – У вас есть этому другие свидетели, кроме них?

ГЛАВА 33

БЕЗ СВИДЕТЕЛЕЙ

Едва солнце село за лесом в тучу, начался дождь. Капли барабанили по листьям, по кладбищенской стене из красного кирпича ритмично и дробно.

Сырой сумрак сменила тьма, насквозь пропитанная дождем.

По дорожке, посыпанной гравием...

По тропинке, заросшей лопухами...

По низким металлическим оградам, о которые так легко споткнуться...

По стволу старой липы, что видела и знала...

Били, стучали, дробились прозрачные капли – сверху, с небес.

А луна...

Ее не было там, наверху. Может, она стеснялась, или боялась, или просто не хотела... У ночного светила свои прихоти и капризы. Мало радости светить в полную силу серебряного диска своего на кладбище, где по ночам нет никого, где никто не взглянет вверх, не восхитится красотой. Где только земля, прах и мрамор...

Расколовшуюся плиту с фамилией и датой так пока никто и не убрал. Плита все еще стояла, прислоненная к стволу дерева. И сломанный крест еще не отвезли на тракторе в гранитную мастерскую. Надо было по поводу всего этого распорядиться хозяину участка, где находилась могила, но хозяин пока так и не приехал. И больше не звонил.

Видимо, был занят...

Чем-то очень, очень занят...

Зловонную яму у стены уже засыпали и утрамбовали. Гниющую свиную тушу достали. Могильщики сожгли ее на костре за пределами кладбища на пустыре у леса. Странное это было зрелище. Плеснули бензином из канистры, бросили спичку...

Пламя полыхнуло.

Все стояли вокруг, переминались с ноги на ногу, молчали.

Но ушли лишь тогда, когда убедились, что последний уголек погребального костра догорел.

Было ли то завершением обряда?

Об этом никто не говорил. Да могильщики ничего такого и не знали.

Было лишь замечено: пока на пустыре полыхал костер, в кладбищенской часовне в неурочный час молился священник. А на закате он обошел все кладбище с кадилом. И сам лично проверил – заперта ли калитка, выходящая к лесу.

Потом полил дождь.

А луна...

Она появилась на небе в полночь, когда небо очистилось. Над Москвой, над бульварами, соперничая светом с городскими фонарями и огнями рекламы.

По Гоголевскому бульвару проносились редкие машины, а на темных аллеях, несмотря на поздний час, снова собралась молодежь. Всем было интересно. И каждый косился по сторонам – а вдруг.... вдруг тот, кто убивает, снова здесь? Вдруг он, она, оно явилось... Пришло...

На Тверском в полночь рвались петарды – шло закрытие Московского кинофестиваля.

По аллее Страстного ползли враскачку два пьяных бомжа. И все никак, никак, никак не могли выбрать скамейку, где завалиться спать.