Неестественный свет

— Боюсь, это Джогдж, — с неистребимыми французскими интонацией и акцентом проговорила Пигаль, любовно склоняясь над открытой шкатулкой. — Он умег пгошлой ночью. Тяжелая выдалась для меня неделя. В понедельник кгыса добгалась до моего соловья, вчега моя милая галка улетела с моими любимыми сегьгами и не вегнулась, а тепегь вот… Джогдж. — Она погладила узловатым пальцем шелудивый трупик. — По-моему, это была малягия.

Моргая в полумраке, Элпью осмотрелась. Она никогда не видела ничего подобного. Никогда еще ей не доводилось бывать в столь цветисто разукрашенных комнатах, как эта. Великолепные стены были задрапированы шелковыми и атласными полотнищами. Над камином и на стене напротив окон висели великолепные картины, изображавшие красивую женщину в разной степени обнаженности. На другой стене висела гитара. Мебель была выдержана в красно-золотых тонах. Повсюду, где только можно, что-нибудь стояло или лежало: большая витая раковина, ожерелье, часы, кочан капусты, кувшин с кистями для рисования, пара тамтамов, спящая кошка, чучело крокодила. Ковер напоминал толстое шерстяное одеяло в цветах и лентах, с рисунком в белый горошек. При ближайшем рассмотрении Элпью обнаружила, что это птичий помет.

— Нам нужно убежище, — как бы между прочим сказала графиня.

— Опять кредиторы, догогая?

— Боюсь, хуже, Олимпия, дорогая. Меня разыскивают за убийство.

Ярко-красные от помады губы Пигаль расплылись в улыбке.

— Что ты такое говоришь! Как чудесно! — Она хлопнула усатому лакею. — Азиз! Поставь карточный столик. Нас как раз четверо для бассета. — Она сочувственно посмотрела на графиню. — Кто этто был, догогая? Этта свинья, твой муж?

— Но, мадам, — кашлянув, Азиз посмотрел на мертвую белку, — церемония…

— Ах да, конечно. — Пигаль захлопнула крышку шкатулки и подошла к камину. — Пгощай, вегный слуга! — воскликнула она и, небрежно швырнув гробик в огонь, вернулась и села рядом с графиней, которая скромно примостилась на краешке обитого красным бархатом дивана. — Гасскажи мне ВСЕ…

Пока Азиз и Элпью расставляли стулья и выкладывали карты, графиня поведала герцогине о событиях последних нескольких дней.

— И кто же, по-твоему, этто сделал? — спросила Пигаль, встав по окончании рассказа с дивана и направляясь к своему месту за карточным столом.

— По моему мнению, дело яснее ясного. — Графиня потерла руки. — Это была его жена.

Пигаль принялась тасовать карты.

— Или служанка, — проговорила Элпью.

— У меня нет денег, — опускаясь на свой стул, сказала графиня.

— Ну газумеется, догогая. Я бегу долговые гасписки. — Пигаль протянула руку. — Азиз! Мою маску.

Азиз снял с дверной ручки висевшую на ней маску, расшитую красными блестками, и передал своей госпоже. Та надела ее.

— Мне важно, чтобы я была в маске — вы не должны видеть по моему лицу, выиггываю я или пгоиггываю. — Она ознакомилась со своими кагтами, потом шлепнула одну на зеленое сукно стола. — Откгываю.

Элпью заерзала на стуле. В какое же безвыходное положение они попали! Пока они здесь сидят, нет никакой возможности начать поиск настоящего преступника, но если они осмелятся выйти, над ними повиснет опасность ареста за это преступление. Она выложила семерку треф.

— Что вам обеим нужно, дгузья мои, так это Тайбегнский билет, — пгокудахтала Пигаль. — Этто последняя мода. Все мои дгузья желали бы заполучить такой билет. Делается этто так — сначала вы ловите ггабителя с большой догоги, сдаете его властям, и они выписывают вам Тайбегнский билет, и тогда вас не смогут казнить чегез повешение.

Передернувшись и схватившись за свою тощую шею, графиня предоставила Пигаль достаточно времени как следует разглядеть свои карты.

Элпью закатила глаза и выложила тройку червей. Поймать разбойника с большой дороги будет сложнее, чем выяснить, кто убил Бо.

— Все эти газговогы об отгавлении, как в статью вгемена. Ты помнишь, Эшби, в Пагиже? Все этим занимались. Отгавление было, можно сказать, национальным газвлечением. А когда ловили виновного, то сжигали его заживо, и все мы пгиходили посмотгеть и погтили свою одежду.

Графиня рассмеялась.

— Покрывались копотью! О, Олимпия, дорогая, какие были времена!

— И все мы любили нашего коголя, пгавда? Графиня сладко вздохнула.

— Что верно, то верно.

— Я помню, ты была такая озогница. — Пигаль слегка подтолкнула подгугу локтем и повнимательней заглянула в ее кагты. — Помнишь, как ты написала на изголовье своей кговати «Здесь был Легва»! Как же мы смеялись!