Виконт де Бражелон, или Десять лет спустя. Книга 1

— Примите, примите его, прошу вас. Сегодня у меня день глубокой печали… Позже, быть может, вы все узнаете. Сегодня я потерял друга и стараюсь найти нового.

— Но, господин Фуке…

— Прощайте, господин д’Артаньян, или, лучше сказать, до свидания! — воскликнул Фуке, чувствуя, что его сердце разрывается от скорби.

С этими словами министр вышел из кабинета, оставив д’Артаньяна с двадцатью тысячами ливров и с перстнем в руке.

— Гм! — в мрачном раздумье произнес мушкетер. — Ничего не могу понять… Одно могу сказать: это благородный человек… Пойду-ка теперь к Кольберу… Может быть, он объяснит мне что-нибудь.

И он направился выходу.

XVI. Какую существенную разницу нашел д’Артаньян между монсеньором суперинтендантом и господином интендантом

Кольбер жил на улице Нев-де-Пти-Шан, в доме, принадлежавшем Ботрю. Крепкие ноги д’Артаньяна донесли его туда в какие-нибудь четверть часа.

Когда д’Артаньян пришел к новому фавориту, весь двор его дома был полон стрелков и полицейских, собравшихся, чтобы принести ему свои поздравления или извинения, смотря по тому, будет ли он их хвалить или бранить.

Льстивость у подобных людей — такой же инстинкт, как чутье у животных. Они отлично понимали, что доставят удовольствие Кольберу, рассказав, какую роль играло его имя в недавних уличных беспорядках.

Д’Артаньян попал как раз в тот момент, когда начальник конвоя докладывал Кольберу. Не замеченный последним, мушкетер стал позади стрелков, у самых дверей.

Несмотря на нежелание Кольбера, мрачно хмурившего свои густые брови, офицер отвел его в сторону, говоря:

— Если вы задумали, сударь, чтобы народ сам совершил суд над изменниками, вам следовало предупредить нас. При всем нашем стремлении угодить вам и не действовать наперекор вашим планам, мы должны были исполнить отданный приказ.

— Трижды дурак! — вскричал Кольбер в бешенстве, встряхивая своими густыми, как грива, черными волосами. — Что за вздор вы мелете! По-вашему, я хотел устроить бунт? Да вы пьяны или с ума сошли?

— Но, сударь, ведь они кричали: «Да здравствует Кольбер!» — возразил начальник конвоя в сильном смущении.

— Какая-нибудь горсточка бунтарей…

— Нет, сударь, вся площадь.

— Неужели народ в самом деле кричал: «Да здравствует Кольбер!»? — спросил интендант, просветлев. — Уверены ли вы в том, что говорите?

— Крики были такие, что глухой услышал бы.

— И это действительно кричал народ, самый настоящий народ?

— Конечно, сударь, этот-то настоящий народ и поколотил нас.

— Очень хорошо, — произнес Кольбер, всецело занятый своими мыслями. — Так вы полагаете, что сжечь осужденных было желанием народа?

— О да, конечно.

— Это — дело другое… Вы дали хороший отпор?..

— Мы потеряли трех человек.

— Но, надеюсь, вы никого не убили?

— На месте осталось несколько убитых бунтарей, и между ними один человек не простой…

— Кто это?

— Некто Менвиль, за которым уже давно следила полиция.

— Менвиль! — вскричал Кольбер. — Не тот ли, что убил на улице Юшет человека, требовавшего жирного цыпленка?

— Он самый, сударь.

— И этот Менвиль тоже кричал: «Да здравствует Кольбер!»?

— Кричал, и даже громче всех, как бешеный.

Лицо Кольбера снова омрачилось и приняло озабоченное выражение; осветившее было его сияние горделивой радости сразу погасло.

— Так что же вы говорите, — разочарованно произнес он, — что почин в этом деле шел от народа? Менвиль был моим врагом; он отлично знал, что рано или поздно я непременно повешу его. Он — один из наемников аббата Фуке… Все это было, несомненно, подстроено самим Фуке, ведь казненные — друзья его детства!

«Вот как! — подумал д’Артаньян. — Теперь мне все ясно. И все-таки Фуке, что бы о нем ни говорили, — благородный человек».

— Уверены ли вы, что Менвиль убит? — спросил Кольбер офицера.

Тут д’Артаньян решил, что ему пора вмешаться в разговор, и выступил вперед.

— Да, он убит, господин Кольбер, — сказал он.

— Ах, это вы, сударь? — произнес Кольбер.

— Он убит мной! — непринужденно ответил мушкетер. — Я полагал, что Менвиль ваш отъявленный враг.

— Не мой, а короля, — возразил Кольбер.

«Скотина! — подумал д’Артаньян. — Ты вздумал еще лицемерить со мной!»