Тугая струна

Он смерил ее задумчивым, оценивающим взглядом, явно взвешивая риск, и она встретила этот взгляд с опаской и желанием, мешавшимися в ней, как мешаются вода и виски.

– Я вот думаю, – еле слышно сказал, почти выдохнул он, – могли бы мы встретиться завтра утром? Скажем, в девять?

Тень сомнения на лице, потом ее взгляд прояснился, в глазах появилась решимость.

– Да, – сказала она, школа отброшена в сторону как несущественная помеха. – Да, хорошо. Где?

– Знаешь отель «Плаза»? – Теперь ему нужно было торопиться. Люди начали понемногу придвигаться к ним, сгорая от нетерпения заручиться его поддержкой в тех или иных делах.

Она кивнула.

– Там есть подземный гараж. Заходишь в него со стороны Бимиш-стрит. Я буду ждать тебя там на втором уровне. И никому ни слова, поняла? Ни маме, ни папе, ни лучшей подруге, ни своей собаке. – Она хихикнула. – Сможешь это сделать?

Он посмотрел на нее тем дружеским взглядом профессионального телеведущего, который убеждает недалеких, что телекомментатор от них без ума.

– На втором уровне? В девять? – уточнила Донна, твердо вознамерившись не упускать своего единственного шанса бежать от повседневности. Ей и в голову не могло прийти, что в конце недели она будет плакать, кричать и умолять вернуть ей эту повседневность. Что она будет готова отдать все, что останется от ее бессмертной души, в обмен на повседневность. Но сейчас, даже если бы кто-нибудь сказал ей об этом, она бы не поняла. В минуту, когда голова у нее закружилась и весь мир без остатка заполнила ослепительная мечта о том, что он может ей дать. Что может быть лучше?

– И никому ни слова, обещаешь?

– Обещаю, – торжественно сказала она. – Умереть мне на этом месте!

Часть первая

Тони Хилл лежал в постели и смотрел на длинную полоску облака, скользившего по небу цвета утиных яиц. Если что-то и убедило его купить этот тесный домишко, зажатый между точно такими же, так это спальня с ее странными углами и двумя отверстиями в потолке, чтобы ему было на что смотреть во время бессонницы. Новый дом, новый город, новое начало – но забыться на восемь часов кряду было трудно.

И не удивительно, что ему не спалось. Сегодня был первый день последнего отрезка его жизни, напомнил он себе с кривой усмешкой, смявшей кожу вокруг глубоко посаженных голубых глаз в сеточке морщин, которые даже самый большой его доброжелатель не смог бы назвать «следами улыбок». Для этого он до сих пор слишком мало улыбался. А выбрав убийство делом своей жизни, заведомо знал, что и впредь много улыбаться ему не придется.

Работа, конечно же, всегда самое лучшее оправдание. Уже два года, как он денно и нощно трудился на министерство внутренних дел, пытаясь понять, возможно и стоит ли создавать особое подразделение из специально обученных психологов, оперативную команду, члены которой подключались бы в сложных случаях и, работая со следственной бригадой, повышали бы качество и скорость расследования. Это было дело, потребовавшее он него всех навыков врача и дипломата, полученных за годы работы психологом в тюремных психиатрических клиниках.

Он не должен был все свое время проводить в больничных палатах, но его подстерегали здесь другие опасности. Например, опасность соскучиться. Устав от постоянного сидения за письменным столом и участия в заседаниях, он не устоял перед искушением и дал себя отвлечь от начатой работы, соблазнившись заманчивым предложением и ввязавшись в дело, которое даже на первый взгляд казалось чем-то из ряда вон выходящим. Но и в самых страшных ночных кошмарах он не мог представить себе, насколько. Насколько из ряда вон выходящим и насколько деструктивным.

На мгновение он зажмурился, отгоняя воспоминания, которые неотвязно подстерегали его где-то на краю сознания, ожидая, когда он ослабит контроль и впустит их. Это была вторая причина, почему он плохо спал. Мысль о том, что может принести ему сон, не радовала и мешала дать волю подсознанию.

Облако уплыло прочь, словно рыба, еле шевелящая плавниками. Тони выбрался из постели и зашлепал вниз по лестнице в кухню. Он налил воды в нижнее отделение кофеварки, засыпал в среднее темную пахучую смесь из холодильника, закрутил пустое верхнее и поставил кофеварку на огонь. Он думал о Кэрол Джордан, мысли о которой нередко посещали его за варкой кофе. Она подарила ему эту тяжелую алюминиевую итальянскую посудину, когда он вернулся из больницы, после того как дело было закончено. «Вряд ли в ближайшее время ты будешь часто ходить в кафе, – сказала она. – А так ты по крайней мере сможешь сварить дома приличный эспрессо».