Зеркало для невидимки

— Сука! Ах ты, тварь поганая!

По цирку прошелестел ропот удивления и негодования. Илона выпрямилась на стуле, зорко вглядываясь в сумрачный амфитеатр, откуда, заглушая Натри сию Каас, и раздался этот исступленный, хриплый и неистовый вопль.

— Сука подзаборная!

Кричала с верхнего ряда поднявшаяся в полный рост высокая и седая женщина в белых брюках и спортивной куртке. Если бы не ее искаженное дикой ненавистью и презрением лицо, более подобающее античной фурии или средневековой химере, по виду, по одежде, по прическе, по очкам в роговой оправе ее можно было бы принять за домохозяйку или за учительницу.., химии, например, или геометрии.

— Да ты что, тетка, белены объелась? — гаркнул кто-то с первых рядов. — Заткнись ты, старая дура!

— Разврат! — Женщина тыкала в манеж скрюченным пальцем. — Тварь грязная! А вы все сидите тут, слюни пускаете, на разврат этот пялитесь!

— Да выведите ее отсюда!

— Психбольная, наверное!

— Вон ее гоните!

Все сразу смешалось — музыка смолкла. Илона сжалась в комок — муж неловко и поспешно набросил на нее розовый плащ. Катя взглянула на Геворкяна, и сердце ее тревожно екнуло: у этого «индийского факира» был вид человека, которого ударили в живот ножом.

На галерку по лестнице побежали служители и возникшая точно из-под опилок билетерша тетя Кася. Женщина еще что-то хрипло кричала, плевалась…

— Я на минутку, — шепнула Катя расстроенному срывом такого зрелища Марголину и скользнула в боковой проход. Ей всегда хотелось оказаться за кулисами цирка во время представления. Но тут не было кулис — только задний, тонувший в вечерних сумерках двор, огороженный каким-то подобием брезентового шатра-навеса.

Катя увидела Илону. Все так же кутаясь в этот дешевый, розовый ацетатный шелк, точно в скомканную простыню, она стояла возле какого-то обшарпанного ящика. Мужа рядом с ней не было, а Кате вообразилось, что они начнут выяснять отношения.

Откуда-то вынырнул Игорь Дыховичный, как был в своем «подсадочном» костюме роллера. Он что-то горячо, тихо и настойчиво начал говорить Илоне. Жестикулировал, словно в чем-то убеждая. Она молча смотрела мимо него — в пустоту. Потом положила загорелую руку на плечо парнишки, тяжело оперлась на него, точно высокие каблуки отказывались ее держать.

— Да она милицию грозит вызвать. Никакая она не психическая, просто дура набитая… Пойдите, попробуйте урезонить ее, а то скандал, протокол… Мы уже Валентина попросили — он с бабами мастер толковать.

Сердитый, взволнованный разговор на ходу — мимо Кати стремглав пронеслись администратор Пал Палыч и кто-то из служителей. Катя тихонько последовала за ними. Что это еще значит? При чем тут Разгуляев?

У входа в цирк стояла та женщина — ее все же вывели из зала. Рядом — действительно Разгуляев. Он был уже одет к выходу на манеж, в свой черный костюм под «Бэтмена». Он что-то говорил женщине, иногда виновато улыбался на ее отрывистые гневные реплики, разводил руками, сокрушенно качал головой. Женщина повышала голос — он снова кивал, извинялся. Он был подобно воде, выплеснутой на раскаленные угли. Они все еще тлели, шипели, обжигали, но вот от них остался лишь пар, пар…

— Вы каждый день, каждый вечер рискуете жизнью, вы… Дорогой мой, вы же большой артист, смелый человек, настоящий мужчина, как же вы допускаете, чтобы рядом с вами в программе была эта грязная потаскуха, этот разврат, этот гной… Сюда же дети ходят, молодые мальчишки, юнцы, мой сын вот… Он вас даже «Полароидом» снимал во время выступления, а тут я у него наткнулась и на снимки этой голозадой проститутки!

Катя притаилась, как мышь. Это была — «благородная мать»! И она изливала душу укротителю львов и леопардов. Третий в этой душераздирающей сцене был явно лишним.

— Но поймите, ради бога, и нас… — У Разгуляева был хрипловатый мужественный баритон. Он смотрел этой дуре прямо в запотевшие от ярости очки и чуть извинялся — не за себя, за коллег, — чуть усмехался. Смотрел внимательно, сочувственно. Синие глаза… Катя отчего-то в этот миг просто возненавидела его и за этот бархатный баритон, и за эти извинения, и за эту ухмылку. Он валял ваньку, разыгрывая из себя перед этой истеричкой этакого.., капитана Блада — вспомнилась ей ядовитая фраза Мещерского. Серега, как всегда, смотрел в корень.

Катя поплелась назад. Блондинка Илона еще не ушла. Не покинул ее и Игорь Дыховичный. Уже на пороге амфитеатра Катя оглянулась — к Илоне шел Разгуляев, видимо, уладив кое-как конфликт и спровадив скандалистку восвояси. Он сделал мальчишке нетерпеливый небрежный жест — пошел отсюда. Илона погладила Гошку по голове, точно младшего брата-несмышленыша.