Адамант Хенны

Прошли давно и те времена, когда друзья сражались простыми ратниками в рядах полков, гадая, что сделают назавтра командиры и правители. Теперь они сами сделались командирами. Повинуясь их приказам, шли в атаки сотни людей. Война — лучший, хоть и жестокий учитель; она вышколила Фолко, превратив из мирного, чуть хвастливого и несколько наивного хоббита в опытного, бывалого командира, — случай для его сородичей совершенно небывалый. К тому моменту, как судьба вывела его на стены Серой Гавани, преображение уже почти завершилось. Десять последующих лет он набирался опыта, поднимаясь все выше в тех армиях, куда посылала его совесть. Он не стал наемником, солдатом удачи — нет, он воевал за то, чтобы Запад вновь стал бы прежним. В Рохане это почти удалось сделать, и Гондор уже восемь лет, как вернул себе Минас-Тирит; дело теперь за Арнором, и Фолко верил, что придет день, когда над башнями Аннуминаса вновь взовьется бело-синее знамя — знамя, под которым он впервые пошел в бой. Хоббит понимал, что мир никогда уже не станет таким же, как встарь — исчезли Гавани, пал Кэрдан Корабел, — но не воевать за то, чтобы вернуть к жизни хотя бы призрак кажущегося сейчас таким прекрасным прошлого, он не мог.

На поздний ужин к Эодрейду они явились вовремя, при полном параде, при мечах и топорах, в лучших одеждах — только без доспехов. Мифриловые кольчуги и все прочее Малыш самолично запер пятью замками, не доверяя никому. А открыть замки, сработанные Маленьким Гномом, можно было, лишь разнеся в щепки саму дверь.

— О! Мастер Холбутла! Почтенные гномы! — Король поднялся из кресла, оказывая честь своим лучшим рыцарям.

— Приветствуем могучего Эодрейда… — начал было Фолко обычное придворное приветствие, однако правитель остановил его властным жестом:

— Сейчас не до церемоний… На поле под Тарбадом вы говорили со мной совсем иначе! И я хотел бы, чтобы так осталось и впредь. Садитесь! Угощение небогато, но требовать большего с Вестфольда… — он покачал головой, — садитесь, я собрал вас не есть, а говорить.

Учтиво раскланявшись с остальными Маршалами, Фолко и гномы уселись на свободные места возле длинного стола. К немалому огорчению Малыша, на белоснежной скатерти сиротливо ютилось лишь несколько блюд с легкой закуской. Пива не было совсем, вместо него стояли темные бутылки старого гондорского, явно еще довоенной закладки. (Войной все на Западе называли именно вторжение Олмера, а отнюдь не те бесчисленные походы и сражения, что последовали за гибелью Короля-без-Королевства. Время оказалось разрезанным надвое — до Войны и после. Нечего и говорить, что теперь времена «до Войны» почитались истинным Золотым Веком.)

— Друзья, — король опустил золотую чашу — единственную реликвию, что осталась в роду роханских королей от Теодена Великого, — для всех на Западе, Севере и Востоке наш поход закончен. Однако же это не так.

Эодрейд умел поразить приближенных. Даже видавшие виды Маршалы изумленно воззрились на правителя. Малыш и тот бросил с тоской озирать стол — не появится ли на нем внезапно что-нибудь посущественнее из еды? — и, приоткрыв рот, оторопело уставился на короля.

Эодрейд выглядел очень внушительно. Ему едва минуло сорок лет, и он был в расцвете сил; золотые, как и положено роханскому правителю, волосы ниспадали до плеч, глубокие серые глаза смотрели жестко и пронзительно.

Длинные усы опускались до подбородка — мода, перенятая у восточных племен, хотя в этом никто не хотел признаваться. Шрамы — лучшее украшение мужчины — пересекали его лоб и левую щеку. Обычно король одевался подчеркнуто скромно, однако на праздниках роскоши его одежд могли бы позавидовать даже короли Нуменора. И мало кто знал, что все эти украшения — золотое шитье, алмазы, сапфиры, изумруды, бархат и парча — все взято взаймы у гномов, и королеве приходится ночами гнуть спину, вышивая плащи для торжественных выходов подземных правителей… Порой, не кичась короной, ей садился помогать Эодрейд, но об этом знало лишь несколько человек во всем королевстве, и невысоклик Фолко, сын Хэмфаста, был среди них.

— Однако же это не так, — повторил король, пристально оглядывая соратников. Все они, как один, были очень молоды для своих высоких постов: старая гвардия Рохана вся полегла на Исенской Дуге. Сейчас королевство Эодрейда с трудом могло выставить восемь-десять тысяч копий — и это лишь если призвать всех, от пятнадцати до пятидесяти. Впрочем, народ-войско иного и представить себе не мог.