Арвендейл

— Подумать только, — все так же задумчиво продолжала она, — в одном десятке служат люди, гном, эльф и, — тут она хмыкнула и удивленно покачала головой, — даже идш! А как вам удалось убедить Даргола принять идша на службу?

Трой засмущался:

— Да я… это, и не убеждал никого… Просто сказал, что идш просится к нам в десяток… А сотник покачал головой и сказал: «Когда его начнут лупить всей сотней — подставишь и свою спину».

Ликкета удивленно посмотрела на Троя и весело рассмеялась.

— Вот уж не подозревала, что у Даргола есть чувство юмора…

В этих словах была некая неправильность, что-то такое, что резануло Троя по ушам, но что он не успел понять… Потому что в ближайшем переулке метнулась чья-то тень.

— Интересно, а как вы все уживаетесь?

Трой, не отрывая напряженного взгляда от приближающегося темного зева переулка, незаметно ухватил за рукоятку свой радаганский нож и осторожно вытащил его из ножен.

— Так это… гном с идшем и не уживаются. Всю дорогу ругаются… а как распалятся, так идш гнома начинает звать пустоголовым каменным грызом, а гном идша бестолковым волосатым… кхм… прошу прощения, хреном.

Ликкета несколько мгновений переваривала услышанное, а потом громко расхохоталась:

— Но ведь пока на идша никто не пытался, как это говорят, наехать, а? — заговорила она, посерьезнев.

Трой от удивления даже забыл про переулок:

— То есть как это наехать? На кого? На нашего побратима?

Тут настал момент удивляться Ликкете.

— Идш — ваш побратим?

Трой кивнул:

— Ну да. Сначала-то все как-то само собой получилось. Ну, когда мы побратались… А потом уже вроде как традиция. Ежели я кого в десяток беру, он тут же нашим побратимом и становится.

Ликкета некоторое время шла молча, очевидно размышляя над тем, что услышала.

— Так все они не только ТВОИ побратимы, но и друг с другом?

— Ну да.

— И гном с эльфом тоже?

— Ну! — снова кивнул Трой и тихо шепнул: — Погоди-ка, я сейчас его…

Он успел замахнуться, но когда рука готова уже была метнуться вперед, посылая тяжелый, мощнее кинжала, радаганский нож прямо в тускло обозначившийся силуэт, Ликкета, подпрыгнув, вцепилась ему в плечо и закричала:

— Не надо!

Трой еле успел стиснуть пальцы, не выпуская клинок, уже готовый радостно устремиться к телу врага, и пробормотал:

— Он за нами, почитай, от самой таверны идет.

— Да, я знаю. — Ликкета шумно выдохнула. — Это мой… — она запнулась, — мой племянник. После того случая… дядюшка с отцом решили, что мне не стоит разгуливать по ночным улицам в одиночку. Так что теперь, когда мне предстоит поздно возвращаться домой, Левкад сопровождает меня до дворца.

Троя болезненно кольнуло в сердце. Оказывается, у Ликкеты есть штатный защитник, а ведь он сам претендовал на это место…

— Левкад, — Ликкета повернулась к фигуре в темном плаще, выступившей из густого сумрака, — как видишь, сегодня у меня есть сопровождающий. Так что можешь спокойно отправляться домой.

Тот, кого назвали Левкадом, молча поклонился и растворился в сумраке переулка…

На следующее утро Трой проснулся совершенно счастливым. Кубарем скатившись по лестнице, он выскочил на задний двор таверны, подбежал к коновязи, запрыгнул на нее, сделал стойку на вытянутых руках, несколько раз отжался ногами вверх и соскочил на землю, кувыркнувшись в воздухе.

— Да уж, ТАКОГО способа сбросить любовное томление я еще не встречал.

Трой резко обернулся.

В дверях конюшни стоял гном и с усмешкой смотрел на него. Трой смутился.

— Да я… это…

Гном махнул рукой:

— Ладно уж, вон, иди окатись из бадьи. — Он повернулся и скрылся в конюшне. Трой еще минутку постоял, глядя на ворота конюшни, потом подошел к колодцу и, подхватив бадью, полную ледяной воды, опрокинул на себя. Этого ему показалось мало, и он еще два раза, работая воротом, вытаскивал бадью и поливал себя водой.

После завтрака гном подошел к нему:

— Десятник, надо бы дойти до сотника.

— Это зачем?

Гном ухмыльнулся:

— Да ты, похоже, забыл. Нам предстоит рейд.

— Так это же еще через две недели!

Гном воздел глаза к потолку:

— О боги, ну почему, когда вы одаряете людей любовью, взамен забираете разум? Очнись, десятник, Даргол, конечно, говорил о двух неделях, но после того разговора уже прошло двенадцать дней.