18  

– Пару лет назад, – рассказывал Флайт, – Мария была жестоко избита. Даже в больницу попала. Дело рук ее благоверного, Томми. Она встречалась с другим мужиком и не брала с него за это денег. Вам понятно, о чем я? А еще за два года до этого Томми сидел в тюрьме за нападение с отягчающими обстоятельствами. Случай можно было бы квалифицировать как изнасилование, если бы нам удалось заставить жертву дать показания. Но она была испугана до потери пульса. У нас были свидетели, но без ее показаний мы смогли бы повесить на него всего лишь нападение с отягчающими обстоятельствами. Он получил восемь месяцев.

– Выходит, он просто изувер какой-то?

– Выходит, что так.

– И его досье свидетельствует о том, что жестокость направлена в основном против женщин.

Флайт кивнул:

– Сначала все шло как по маслу. Мы думали, что Томми самый подходящий кандидат в убийцы Марии, что на этот раз он попался. Но не тут-то было. Начнем с того, что у него было алиби. Да еще эти следы зубов: согласно показаниям дантиста, они не соответствуют размеру челюсти подозреваемого.

– Вы имеете в виду показания доктора Моррисона?

– Ага, точно. Я называю его дантистом, чтобы поддразнить Филипа. – Флайт почесал подбородок, и рукав его кожаной куртки скрипнул. – Короче говоря, у нас ничего не вышло. А когда произошло второе убийство, мы поняли, что Томми тут ни при чем.

– Вы в этом абсолютно уверены?

– Джон, я ни в чем не могу быть абсолютно уверен, даже в том, какого цвета носки я надел сегодня утром. Иногда я даже не уверен, что я вообще надел носки. Но я практически уверен, что это не Томми Уоткис. Он ловит кайф от победы «Арсенала» [6], а не от глумления над мертвыми женщинами.

Ребус взглянул Флайту в глаза.

– У вас синие носки, – сказал он.

Флайт опустил глаза и, поняв, в чем дело, широко улыбнулся.

– И разных оттенков, – добавил Ребус.

– Так оно и есть, черт возьми.

– Мне все же хотелось бы поговорить с мистером Уоткисом, – сказал Ребус. – Но это не горит, и, разумеется, если вы не будете против.

Флайт пожал плечами:

– Как скажете, Шерлок. Ну что, будем выбираться из этой поганой дыры, или вы хотели еще что-нибудь осмотреть?

– Нет, – сказал Ребус, – давайте выбираться отсюда.

Они зашагали к выходу из тупика, туда, где была припаркована машина Флайта.

– Еще раз, будьте добры… как называется этот район?

– Шордич. Помните детские стишки? «Когда же, когда же я буду богат, колокольчики Шордича звонят»?

Да, Ребус помнил что-то в этом роде. Смутные воспоминания о матери, о том, как он сидел у нее на коленях. А может, это был отец, который пел ему песенку и подбрасывал на коленях. А может, этого никогда не было, и память подкидывает ему ложные воспоминания. Теперь они стояли в самом начале тупика, выходящего на дорогу с оживленным движением. Дома были черны от копоти, окна замызганы. Какие-то конторы, склады. Никаких магазинов, за исключением одного, где продаются профессиональные кухонные принадлежности. Никаких жилых помещений на верхних этажах, по крайней мере на первый взгляд. Никто не услышал бы приглушенный крик во мраке ночи. Никто не увидел бы из немытого окна ускользающего убийцу, забрызганного кровью.

Ребус еще раз окинул взглядом тупик, затем покосился на стену углового здания с табличкой, на которой едва различимыми буквами значилось название тупика: Вулф-стрит [7].

Так вот почему полицейские прозвали убийцу Оборотнем. Не из-за жестокости, с которой были совершены нападения, не из-за следов от укусов, которые он оставлял на теле жертвы, а просто потому, что, как объяснил Флайт, именно этот тупик было принято считать местом его «рождения»; местом, где, как в древних поверьях, человек обернулся волком. Впрочем, не имело особого значения, где преступник, утратив человеческий облик, превратился в дикого зверя. Гораздо большее значение имело то, что он мог быть кем угодно, абсолютно кем угодно в этом мегаполисе с десятью миллионами лиц, десятью миллионами потайных углов.

– Куда теперь? – спросил Ребус, открывая дверцу машины.

– Килмор-роуд [8], – сказал Флайт. Он бросил многозначительный взгляд в сторону Ребуса, признавая непреднамеренную иронию собственных слов.

– Что ж, Килмор-роуд так Килмор-роуд, – пробормотал Ребус, забираясь в машину.

День начался рано. Проснувшись после трехчасового сна и будучи не в силах заснуть опять, Ребус включил радио и, одеваясь, слушал утренние новости. Не зная, что принесет ему день, он оделся достаточно небрежно: брюки карамельного цвета, светлый пиджак, рубашка. Никакого твида. Никаких галстуков. Он хотел было принять ванну, но единственная ванная комната, имевшаяся на его этаже, была заперта. Придется просить ключ у портье. Около лестницы стояла машинка для чистки обуви. Ребус хорошенько отполировал носки своих поношенных черных ботинок, прежде чем спуститься к завтраку.

  18  
Предыдущая страница Следующая страница
×
×