Сиротский Бруклин

Несмотря на то, что ее взор был полон скептицизма, Киммери продолжала поглаживать кота Шелфа, пристроившегося у меня на коленях. В это мгновение у меня было больше, чем обычно, причин сдерживать свои тики, свое желание подражать мурлыканью кота. Я подавлял в себе два разных вида тика, два возможных пути отступления. А потому заставил себя смотреть прямо в глаза Киммери.

– Думаю, ты что-то путаешь, – ласково произнесла она. – Роси очень хороший, благородный человек.

– Знаешь что, Джерард Минна был бруклинским панком! – заявил я. – А Джерард и Роси – это один и тот же человек.

– Хм! Не знаю даже, Лайонел. – Она все еще сомневалась в моих словах. – Роси как-то говорил мне, что никогда не бывал в Бруклине. Он из Вермонта, Канады или еще откуда-то, не помню точно.

– Из Мэна? – спросил я, вспомнив о брошюре, которую тайком сунул в карман своего пиджака. Центр-убежище для дзен-буддистов на побережье.

Девушка пожала плечами.

– Не знаю даже, – ответила она. – Но ты все равно должен поверить в то, что он не из Бруклина. Роси очень важный человек. – Она произнесла это таким тоном, словно одно исключало другое.

– Съешь меня, Бруклинский Роси!

Я расстроился, и тик тут же вынырнул из глубины мозга.

Чтобы заставить ее поверить мне, я должен был не только открыть ей глаза на иной мир, но и оторвать Киммери от ее собственного мира. Любой последователь дзен-буддизма был для нее вне подозрений. А уж Джерард Минна, удосужившийся побрить свою и без того лысеющую голову, и подавно казался ей святым.

Да уж, Джерард Минна, должно быть, вдоволь посмеялся про себя, так удачно замаскировав свою сущность.

– Лайонел!

Я схватил свой стакан, отпил глоточек воды и отвел глаза от Киммери.

– Скажи, а что ты чувствуешь, когда произносишь эти странные слова или делаешь странные жесты? – спросила девушка. – То есть о чем ты при этом думаешь?

Она была уже так близко ко мне, что, не удержавшись, я протянул руку и похлопал ее по плечу. Пять раз двумя сжатыми пальцами. Потом я поставил свой стакан на пол, наклонился вперед, заставив Шелфа перебраться на другое место, и поправил воротник Киммери обеими руками. Ткань была мягкой, а я старался приподнять воротничок, вытянуть вверх его уголки, чтоб торчали, как накрахмаленные. А мой мозг тем временем пел: «Что ты чувствуешь и о чем ты думаешь, думаешь ли о том, что чувствуешь…» Вскоре в голове у меня уже звучал целый хор, сопровождающий мою бессознательную возню с воротником.

– Лайонел! – Киммери не оттолкнула мои руки.

– Лживый ангел, – тихо произнес я. – Думай о матери, ангел!

– И что же означают эти слова?

– Это просто слова, – отозвался я. – Они ничего не значат. – Ее вопрос немного огорчил меня, выпустил ветер из моих парусов, но это было даже к лучшему: я смог отпустить воротничок, унять шевелившиеся пальцы.

Киммери осторожно прикоснулась к моей руке, теперь лежавшей на колене. Я оцепенел. Киммери уже не действовала успокаивающе на мои тики, напротив, внимание, которое она к ним проявляла, было унизительным. Пора перевести наш разговор в деловое русло. Сидеть тут, мурлыкать и слушать чужое мурлыканье… Это ни к чему не приведет. В городе, который таится за стенами ее квартиры, безнаказанно бродит великан-убийца. И я должен найти его – это моя работа.

– Что тебе известно о доме номер 1030 по Парк-авеню? – спросил я официальным тоном, продолжая расследование.

– Ты говоришь о большом многоквартирном доме? – Ее рука по-прежнему поглаживала Шелфа, а сама Киммери оказалась еще ближе ко мне.

– Большой дом, – кивнул я. – Да-да.

– Многие ученики Роси там работают, – беззаботно ответила девушка. – Готовят еду, убирают, стирают и так далее. Я ведь уже говорила тебе об этом, ты забыл?

– А швейцары? – воскликнул я. – Среди них есть швейцары? – Мой синдром требовал назвать их швейниками, ошейниками, шинниками. Я сжал зубы.

– Наверное, – кивнула Киммери. – Я-то сама там ни разу не бывала. Лайонел…

– Что?

– Ты ведь не потому пришел в «Дзендо», что заинтересовался буддизмом?

– Мне кажется, ты и сама это поняла.

– Теперь поняла.

Я не знал, что сказать. Я думал только о смерти Минны, о Фрэнке и Джерарде и о тех местах, куда мне надо было пойти, чтобы завершить расследование убийства. Я заставил себя не обращать внимания на нежность Киммери, я даже заставил себя загнать собственную нежность к ней поглубже. Ведь, как ни крути, она была невольной свидетельницей, вносившей сумятицу в мои мысли. А я был исследователем и при этом тоже большим мастаком по части сумятицы.