Драконы ночи

Взгляд рыжего дальнобойщика скользнул по фотографии – чисто машинально и вдруг…

– А чегой-то у вас тут плакат такой? – спросил он. – «Разыскивается…» Я ж его видел. Ну, точно – он это, щербатенький шкет, малой совсем – в классе, наверное, в третьем учится, да?

Катя замерла. Тарелка с бутербродами, кофе в кружке с пронзенным сердцем и надписью «love me», детская улыбка, глаза, щербинка: в дежурке все враз притихли.

…КЛАССЕ, НАВЕРНОЕ, В ТРЕТЬЕМ УЧИТСЯ…

– Во втором, он учился во втором. – Катя не глядя сунула кому-то тарелку, кружку, их у нее сразу же приняли. – Когда вы его видели? Пожалуйста, ради бога, не молчите – когда, где вы его видели?!

– Да когда ехал тут у вас в тот прошлый раз – в субботу.

Дежурный бросился наверх за Шапкиным, за операми, за начальством, он словно забыл, что есть телефон.

– Груз у меня был, как и сейчас – мебель, стулья, столы. И вот как раз на выезде из города – ну как пост минуешь и автозаправку, есть поворот направо. Там он и стоял, голосовал в темноте на обочине.

– Мальчик?

– Да нет, мужик – отец его, он с отцом был вместе – этот, щербатенький-то. Одного малого ночью я разве б в свою машину посадил?

– Ночью? Вы это точно помните? – Это уже спросила не Катя. Это задал вопрос Шапкин. Вместе с начальником ОВД Поливановым он был тут. Катя потом вспоминала всю эту сцену в дежурке – как мало, оказывается, нужно, чтобы изменить все – все изменить окончательно и бесповоротно: подозрение, версию, идею, догадку, уверенность в собственной правоте. Как мало нужно, чтобы изменить привычный мир, чтобы все поставить с ног на голову, смешать реальность со сказкой, сказку с ложью, правду с бредом, с болезненной галлюцинацией, взбить все это в смертоносный коктейль, а затем снова разделить, разъять на части, отделяя реальность, опять ставя ее во главу угла, доказывая, что самое главное и самое страшное не привиделось, не приснилось – было. Случилось на самом деле.

– Да точно я помню, мне и вспоминать нечего. – Шофер хлопнул себя по ляжке. – Там и путевой лист мой… наш… В субботу я ехал, около полуночи, пока дорога свободная… А то везде ж пробки на въезде, особенно как к Новгороду подъезжать, и потом тоже… А ночью милое дело, кати себе… А тут как раз на обочине в темноте – они двое: мужик, отец его и пацан. А что вы все так на меня уставились? Чего ж такого – обычное дело, голосовали, я и подвез, сто пятьдесят рублей отец его мне заплатил, что это, дорого разве?

– Откуда вам известно, что это был его отец? – спросил Шапкин хрипло.

– Как откуда? Так он же – этот малой сам его все называл «папа, папа». В кабине они у меня сидели, со мной. Я еще поинтересовался – чего это они в поздноту такую, ночью-то. А отец его – долговязый такой, как журавль, сказал, что, мол, на базу они с сыном в лесничество, поутру, мол, на рыбалку сазанов ловить. Сынок-то его все про лодку спрашивал, а он, папаша-то: мол, не переживай, там на базе напрокат возьмем, порыбачим с тобой.

– Где они вышли?

– Да километров через десять. Там указатель на дороге на охотобазу, я точно не знаю. Это отец его сказал, что там совсем недалеко, дойдут по просеке. Деньги мне заплатил, мы и ехали-то всего минут десять-пятнадцать.

– У него что-нибудь было с собой?

– У мужика?

– У его отца. – Шапкин встретился взглядом с Катей. Он был бледен. Весь его запал, краснота-румянец, коньячное «амбре», вся его злость, азарт, напор и натиск – все, что излучал он там, у провала, в ходе столь эффектного автоспуска с Зяблинского холма и задержания «подозреваемого», все словно улетучилось, испарилось. Даже веснушки его казались сейчас шрамами, следами от оспы.

– Рюкзак у него был такой тощенький, звякало что-то там. Удочек-снастей вот что-то я не приметил, – водитель покачал головой.

– Ваша как фамилия?

– Гаврилов я, Василий Никитич.

– Пожалуйста, товарищ Гаврилов… подождите здесь…

Шапкин повернулся и пошел по коридору, открыл дверь в один из кабинетов. Поливанов, оперативники сгрудились на пороге. Катя из-за их спин увидела, что Шапкин включил компьютер. Через минуту из принтера поползла распечатка.

– Время и место пропажи мы знали со слов самого Уткина – половина девятого утра, воскресенье, остановка у рынка, – произнес Поливанов. – Рома, как же так… он же учитель… он отец его…

– По данным экспертизы, – Шапкин справился с собой, забрал распечатку, – вот по этим данным, в которых я усомнился, которые просил перепроверить – время смерти мальчика не восемь тридцать утра. Там разница примерно в девять часов. Это по данным гистологии, по исследованию содержимого его желудка. Эксперт настаивал на своем. А я подумал: ошибся он – молодой еще, вчерашний студент, ошибся и признать свою ошибку не хочет, упрямится. Комплексную экспертизу назначил, повторную. Хотел перепроверить. А никакой ошибки, выходит, не было.