Двадцать лет спустя

Вдруг из дупла высунулась голова, и раздался свист.

– О! – проговорил Атос.

– Я, – ответил Гримо.

Два друга подошли к иве.

– Ну что, – спросил д’Артаньян, – выходил кто-нибудь?

– Нет, – отвечал Гримо. – Но кое-кто вошел.

– А нет ли в доме еще кого-нибудь, кроме этих двоих? – сказал д’Артаньян.

– Можно посмотреть, – подал совет Гримо, указывая на окно, сквозь ставни которого виднелась полоска света.

– Ты прав, – сказал д’Артаньян. – Позовем друзей.

Они завернули за угол, чтобы позвать Портоса и Арамиса.

Те поспешно подошли.

– Вы что-нибудь видели? – спросили они.

– Нет, но сейчас увидим, – отвечал д’Артаньян, указывая на Гримо, который успел в это время, цепляясь за выступ стены, подняться футов на пять от земли.

Все четверо подошли. Гримо продолжал взбираться с ловкостью кошки. Наконец ему удалось ухватиться за один из крюков, к которым прикрепляются ставни, когда они открыты; ногой он оперся на резной карниз, который показался ему достаточно надежной точкой опоры, так как он сделал друзьям знак, что достиг цели. Затем он приник глазом к щели ставни.

– Ну что? – спросил д’Артаньян.

Гримо показал два оттопыренных пальца.

– Говори, – сказал Атос, – твоих знаков не видно. Сколько их?

Гримо изогнулся неестественным образом.

– Двое, – прошептал он. – Один сидит ко мне лицом, другой спиной.

– Хорошо. Узнаешь ты того, кто сидит к тебе лицом?

– Мне показалось, что я узнал его, и я не ошибся: маленький толстый человек.

– Да кто же это? – спросили шепотом четверо друзей.

– Генерал Оливер Кромвель.

Друзья переглянулись.

– Ну а другой? – спросил Атос.

– Худощавый и стройный.

– Это палач, – в один голос сказали д’Артаньян и Арамис.

– Я вижу только его спину, – продолжал Гримо. – Но погодите, он встает, поворачивается к окну; и если только он снял маску, я сейчас увижу… Ах!

С этим восклицанием Гримо, словно пораженный в сердце, выпустил железный крюк и с глухим стоном упал вниз. Портос подхватил его на руки.

– Ты видел его? – спросили разом четыре друга.

– Да! – ответил Гримо, у которого волосы встали дыбом и пот выступил на лбу.

– Худого стройного человека? – спросил д’Артаньян.

– Да.

– Словом, палача? – спросил Арамис.

– Да.

– Так кто же он? – спросил Портос.

– Он… он… – бормотал Гримо, бледный как смерть, хватая дрожащими руками своего господина.

– Кто же он наконец?

– Мордаунт!.. – пролепетал Гримо.

Д’Артаньян, Портос и Арамис испустили радостный крик.

Атос отступил назад и провел рукой по лбу.

– Судьба! – прошептал он.

Глава XXVI

Дом Кромвеля

Человек, которого д’Артаньян, еще не зная его, выследил после казни короля, был действительно Мордаунт.

Войдя в дом, он снял маску, отвязал бороду с проседью, которую прицепил, чтобы его не узнали, поднялся по лестнице, отворил дверь и вошел в комнату, освещенную лампой и обитую материей темного цвета. В комнате за письменным столом сидел человек и писал.

То был Кромвель.

Как известно, у Кромвеля было в Лондоне два или три таких убежища, неизвестных даже его друзьям, исключая самых близких. Мордаунт, как мы уже говорили, был из их числа.

Когда он вошел, Кромвель поднял голову.

– Это вы, Мордаунт? – обратился он к нему. – Как поздно.

– Генерал, – отвечал Мордаунт, – я хотел видеть церемонию до конца и потому задержался…

– Я не думал, что вы так любопытны, – заметил Кромвель.

– Я всегда с любопытством слежу за падением каждого врага вашей светлости, а этот был не из малых. Но вы сами, генерал, разве не были в Уайтхолле?

– Нет, – ответил Кромвель.

Наступила минута молчания.

– Известны вам подробности? – спросил Мордаунт.

– Никаких. Я здесь с утра. Знаю только, что был заговор с целью освободить короля.

– А! Вы знали об этом? – спросил Мордаунт.

– Пустяки! Четыре человека, переодетые рабочими, собирались освободить короля из тюрьмы и отвезти его в Гринвич, где его ожидало судно.

– И, зная все это, ваша светлость оставались здесь, вдали от Сити, в полном покое и бездействии?

– В покое – да, – отвечал Кромвель, – но кто вам сказал, что в бездействии?

– Но ведь заговор мог удаться.

– Я очень желал этого.

– Я полагал, что ваша светлость смотрите на смерть Карла Первого как на несчастье, необходимое для блага Англии.