Мешок кедровых орехов

И так незаметно к вечеру въехали в войну.

Справа и слева от дороги, в лесу, стали рваться тяжелые снаряды. Ухали они то далеко, то поближе, и если снаряд рвался ближе — земля вздрагивала, будто по ней били громадной кувалдой. Вздрагивали и отзывались коротким гудом реечные борта «студебеккера», тугой воздух ударял в уши.

Помкомвзвода скомандовал не курить. Хотя смысла в команде не было. Во-первых, никто и так не курил: солдаты притихли, втянули головы в плечи. А во-вторых, стреляла, видать, дальнобойная артиллерия километров, может, с двадцати и, уж конечно, стреляла не по огонькам от самокруток.

В такой неподходящий момент отец вдруг поднялся в рост.

— Ты что, ошалел! — прикрикнул на него помкомвзвода. — Сядь щас же!

Отец сел, но только не на скамейку. Он взгромоздился задом на кабину, одной ногой уперся в передний бортик, а вторую с кряхтением распрямил.

— Ногу свело, товарищ сержант, — объяснил он. — Нет никакой возможности терпеть. Аж занемела.

— Тебе щас башку сведет, дурак! — заругался помкомвзвода. — Слезь вниз, кому я…

Он не договорил. Снаряд ударил возле самой машины — и дальше отец ничего уже не слышал и не видел.

Очнулся он через какое-то время в сугробе, метрах в двадцати от дороги. Руки-ноги оказались при нем, целые. Шумело в голове. Отец сообразил, что его смахнуло с гладкой кабины «студебеккера» взрывной волной.

Проваливаясь в снег до пояса, он стал выбираться на твердое.

Машина — кверху колесами — горела на краю черной воронки.

Когда отец подошел, из-под нее донесся длинный стон. И стих.

«Неужели же всех?» — подумал он.

А времени прошло совсем немного. От подошедшей задней машины только еще бежали люди…

ВТОРОЙ И ТРЕТИЙ ДНИ

Второй день его войны был самым мирным.

Они шли. Чего опасались солдаты, то и случилось: к утру не подморозило, машины встали окончательно, и пришлось им спешиться.

Шли они поначалу ходко: еще не устали, не успели устать, да и лишнего груза ни у кого не было. Части их назывались штурмовыми, им даже шинелей перед наступлением не выдали — только ватники, а вооружение было — автоматы и гранаты. Единственное, что скоро дало о себе знать — напитавшиеся водой, затяжелевшие валенки. В обстоятельной подготовке случился где-то просчет, а может, наоборот, аккуратность подвела (по календарю-то еще зима стояла): в общем, обули их вместо сапог в новые нерастоптанные валенки. Особенно плохо приходилось задним, кому доставался разбитый, перетолченный множеством ног снег, — и они там поматюгивались в адрес неизвестного тылового начальства, которое, так его распротак, не головой думает, а, видать, другим каким местом.

Отец на первом же привале развязал вещмешок и достал прочные американские ботинки на толстой рифленой подошве, с блестящими крючками, за которые цеплять шнурки, с высокими голяшками. Ботинками этими, единственной парой, премировал его старшина за безотказность, и отец, когда брал их, не думал о таком вот случае, мечтал отослать домой, прикидывая, что жена променяет их хотя бы на картошку. Но отослать сразу возможности не представилось, а в последние дни погода так начала ломаться, что отец решил с этим делом повременить. И даже выкроил себе обмотки из разных обрывков.

Солдаты онемели от изумления, пораскрывали рты и про цигарки недокуренные забыли. А маленько опамятовавшись, так принялись крыть отца, словно он враг народа какой-нибудь: ну, руцкай! ну, куркуль!., это же надо, и сам уцелел, и ботинки сберег!..

Отец мотал себе обмотки, хмыкал добродушно, а потом — дернуло его за язык — брякнул некстати:

— Ребята, кому валенки надо?

Тут некоторые горячие даже повскакивали: еще смеется, паразит! нахлестать ему по шее этими валенками!..

Отец заоправдывался: он, дескать, имел в виду: может, у кого свои не по ноге, давят, может, или промокли сильно. А эти, гляди, как прокатаны, головки у них какие: снаружи прижмешь пальцем — вода сочится, а во внутрь руку засунешь — там еще сухо.

«Ладно, — сказали ему. — Заботливый какой выискался. Надень их сверх ботинок, раз они такие замечательные».

Отец подержал валенки в руках, помял плотные их голяшки… и правда, хоть поверх ботинок надевай. Жалко добро. Дома бы их на две зимы хватило без ремонта. А если натянуть сверху глубокие литые галоши от сырости — и три продюжат. В крайнем случае, накроить из них подошв — всем ребятишкам можно подшить пимы. Ходят, поди, теперь, сверкают голыми пятками. В Сибири-то еще не каплет. Там до самого апреля мороз прижимать будет…