Мешок кедровых орехов

Петунии молчал.

— Евгений Родионович, — сказал Устименко просительным неожиданно голосом. — Ну давайте я от вашего имени.

— Что вы, Павел, что вы! — забеспокоился Петунии. — Ни в коем случае не делайте этого! Я понимаю, конечно, Борис Леонидович звезд с неба, как говорится, не хватает, и тема его, мягко выражаясь… Но — нет!.. Нет…

— Эх, шеф! — вздохнул Устименко. — Вам же цены нету… И вам ее не будет. Потому что Икэда заделает нам козу… пока разные гуси-лебеди выдувают мыльные пузыри…

Евгений Родионович снова взметнется с кушетки через два года. Он вспомнит этот разговор, вспомнит многое другое, опять будет нервничать и пить валерьянку.

Это случится в тот день, когда по телевизору передадут репортаж о вручении Нобелевской премии Кёяки Икэда — маленькому японцу с жесткими седыми волосами.

СИНИЙ ЛЕД

Одна женщина, Лика Аркадьевна Соломко, влюбилась в знаменитого хоккеиста. Не в том смысле влюбилась, что завела с ним роман, стала по ресторанам ездить, в гостиницах тайно встречаться, сцены у фонтана устраивать и прочий дым коромыслом. Нет, о романе и речи быть не могло. Во-первых, потому, что Лика Аркадьевна, как женщина интеллигентная и воспитанная несколько старомодно, никогда бы себе подобного не позволила, а во-вторых, такой вариант вообще исключался. В любом случае. Дело в том, что Лика Аркадьевна жила в городе Павлодаре, а хоккеист — за три с лишним тысячи километров, поскольку он в одной из ведущих команд выступал, не будем уточнять, в которой. Лика Аркадьевна, таким образом, влюбилась, что называется, заочно. Но — по-настоящему. Не так, как одна наша знакомая, которая очень любила Александра Рагулина, когда он еще за ЦСКА играл. Эта знакомая — женщина крупная, громкоголосая, отчаянная, — когда матчи с участием армейцев происходили, прямо эстрадные концерты устраивала для присутствующих мужчин. В телевизор не так интересно было смотреть, как на нее. «Рагулин, душечка, лапка, симпопончик мой ненаглядный! — кричала она. — Ну-ка, двинь его как следует! Садани, милый!» Мужа и друзей его она в такие моменты бурно презирала. «Глядите, интеллигенты сопливые, — говорила она, — какие бывают настоящие мужчины! Вы же не мужики! Вы сосиски обморочные! Мужчина должен быть свирепым!.. Во, во! Видали, как он этого шкета об забор треснул?! Рррых!.. Эх, мне бы такого парня! Ух, мы бы с ним сцепились — только клочья бы летели!».

Лика Аркадьевна о своей любви никого не оповещала. Собственно, она даже не заметила, когда пришло к ней это чувство. Обычно Лика Аркадьевна устраивалась на диванчике рядом с болельщиками — с мужем, то есть, и его приятелем, — брала вязанье или книгу, в телевизор почти не смотрела, время от времени лишь вскидывала глаза — когда, например, комментатор объявлял опасный момент или протяжно кричал: «Го-о-ол!» Сами опасные моменты Лика Аркадьевна обычно смотреть не успевала, но зато почти всякий раз видела Его — либо подъезжающего к бортику, либо склонившегося на вбрасывание шайбы. Телеоператоры отличали этого хоккеиста, любили показывать крупным планом.

Лика Аркадьевна сначала обратила внимание на его глаза — большие, трагические, устремленные в одну точку. «Как у лорда Байрона, — подумала она. — Или — Печорина». (Лика Аркадьевна была женщина с воображением, а литературу знала, можно сказать, от «Луча света в темном царстве» до «Немного солнца в холодной воде»). Она даже, помнится, мужчинам тогда сказала: какая, дескать, интересная внешность у этого хоккеиста — на поэта похож. «Такой же дуб, как все, — ответили мужчины. — Но что касается игры — точно, поэт. Артист». «Дуба» Лика Аркадьевна пропустила мимо ушей. Она давно привыкла, что у них все только «дубы» да «молотки». Минуту назад восторженно говорили о ком-нибудь: «Молоток!» — а стоило ему по воротам промахнуться — и сразу: «Вот дуб!» Так что на «дуба» она не среагировала. А вот что человек с такими глазами еще и настоящий мастер, ее обрадовало.

Лика Аркадьевна стала наблюдать за хоккеистом внимательнее и, конечно, скоро обнаружила в нем разные другие достоинства, или, точнее говоря, стати. То, например, что необыкновенные глаза эти украшают не менее необыкновенное лицо — бледное и неподвижное, как маска; рассмотрела шею, нежную, словно бы женственную, но, по-видимому, очень крепкую — так прочно, неколебимо держала она его красивую, гордую голову. Хоккеист был высок, широкоплеч, узок в талии. Но главное, конечно, глаза. Они делали из просто атлета, культуриста — витязя в тигровой шкуре, Моцарта, Одиссея.