Там, где лес не растет

А на сегванских кораблях уже можно было рассмотреть стоявших возле борта людей. Взгляд Коренги задержался на одном из них, что воздевал перед собой, на вытянутых руках, ярко-красный щит, знак непримиримой вражды. Таких, как этот человек, встретив раз, не скоро забудешь. Он был огромного роста, и даже на расстоянии чувствовалось, что сила его не знала границ. Но всего более привлекала внимание его борода. У веннов про такую сказали бы: «На семерых росла, одному досталась», хотя какое там на семерых! Она неукротимым веником торчала во все стороны от лица, начинаясь прямо из-под шлема, а длину имела – хоть за пояс закладывай. Борода была тёмная, с яркими беспорядочными прядями седины. В памяти Коренги наконец-то всплыли обрывки сегванского языка, которым он не то чтобы владел, но при жестокой нужде вполне мог объясниться. «Чугушегг» значило «Двадцатибородый». Вот так-то. Лучше не скажешь.

– Эй, арранты! – проревел Чугушегг, и голос легко покрыл расстояние, разделявшее корабли (чему Коренга нимало не удивился). – Мне не нужны ваши никчёмные головы и тем паче не нужен дрянной товар, который вы там везёте. Я пришёл только за этим ничтожеством, Ириллиром Седрием! Если получу его – слово кунса, ни о кого больше не стану руки марать»!

– Чу-гу-шегг!.. Чу-гу-шегг!.. – дружно поддержали вождя комесы, стоявшие за спиной. Имя предводителя служило им боевым кличем, так уж от века было заведено.

У Коренги часто заколотилось сердце, он сразу оглянулся на корабельщиков… и увидел, что все они, один за другим, с видимым облегчением стали бросать на палубу приготовленные было луки и копья. А гости корабля, взволнованно столпившиеся кругом Ириллира, спешили отойти прочь. Так, чтобы его злая судьба по ошибке их не коснулась.

И кто-то уже сворачивал парус, прекращая бессмысленное бегство «Чагравы».

Некоторое время несчастный Ириллир стоял столбом, явно не в силах осознать, что всё это происходило в действительности, а не снилось ему. Коренга примерил на себя его состояние и решил: если бы от него вот так отвернулись те, кого он привык считать побратимами, он бы тоже, наверное, сразу утратил волю сражаться. Зачем всё, когда предают самые близкие?.. Коренга сжал зубы. Аррант не показался ему очень хорошим человеком, но всё равно его было жаль. Потом Ириллир заметался по палубе, исступлённо крича, что сегванам нельзя верить, что, вступив на палубу, они тотчас всех перережут, что слово кунса на самом деле подобно дыму, уносимому ветром. У него был голос человека, нутром чующего, что ему не поверят. И точно. От него шарахались, как от зачумлённого, а один из гостей, галирадец, даже проворчал:

– Не меряй всех на свой аршин, Ириллир.

В самом деле, сегваны могли и сдержать данное слово. А вот если бы им отказали, тогда уж они точно побросали бы всех за борт. Так что выбор был очевиден, и команда «Чагравы» не послушала ни просьб, ни угроз хозяина судна – парус остался висеть на рее тяжёлой матерчатой колбасой.

Сегванские лодьи между тем подошли совсем близко, и вот уже над водой свистнули трехлапые якоря, привязанные на длинных верёвках. Они с треском вцепились в борт и палубу «Чагравы», сегваны дружными усилиями стянули корабли… И первым с борта на борт по-хозяйски ступил, конечно же, сам Двадцатибородый. За ним последовал молодой комес. Он сразу не понравился Коренге. Неприлично парню быть таким пухлым и рыхлым, а воину и подавно. Ишь, ляжки наел – а у самого не то что борода, даже усы маломальские не растут!.. Не поминая уже, что справные воины, удостоенные сопровождать вождя, не должны ходить в каких-то дурацких плащах из грубой рогожи, из которой мешки только делать, а не одежду!

Немного погодя к этим двоим присоединился третий, седой старик, выглядевший измождённым то ли болезнью, то ли тягостным горем. Он молча остановился подле Чугушегга и молодого, скрестив на груди руки. Он смотрел на Ириллира даже без ненависти. Так – словно с того света – смотрят люди, безмерно уставшие от жизни и от тех невзгод, которыми она даже на склоне лет продолжает их настигать.

А Ириллир стоял перед ними, держа в руке короткий изогнутый аррантский меч, и, кажется, собирался недёшево продавать свою жизнь. Сегваны на этот меч не обращали никакого внимания. «Ну а я-то что делать должен? – мучился Коренга. Рука молодого венна лежала на холке взволнованного, глухо ворчавшего Торона, другая сжимала узкий кожаный ремешок, уложенный вдоль правой ноги. – Защищать его? Сегванов этих я первый раз вижу и совсем видеть бы не хотел, а с ним третий день рядом живу, не чужие вроде друг другу… Я что, получается, тоже его предаю?..»