Там, где лес не растет

А галирадского беглеца не больно-то спрашивали.

ГЛАВА 32

Сон о крыльях и звездах

Наверное, праотец Кокора всё же не слишком рассердился на Коренгу за погубленные кусты. В эту ночь молодого венна вновь посетил самый любимый сон. Действительно самый-самый, даже лучше того, что порой забредал в его разум из наследной памяти Торона. Те сны, где он был симураном и летал над заснеженными горами, неизменно несли в себе могучие взмахи крыльев и лишь потом – бездумное блаженство парения. Этот сон был совсем не таков. В нём Коренга опять скользил в своей лодочке по наклонной поверхности загустевшего оползня, только наклон был не таким крутым и опасным, как наяву. И кажется, ему не требовалось спешить вниз, к терпящим бедствие, поскольку всё его внимание было отдано натёкшим один на другой слоям зыбуна и тому, как ловчее соскакивать по этой «лестнице» вниз. Прыжок следовал за прыжком, Коренга упивался мгновениями полёта… и даже не сразу обратил внимание, что подскоки оказывались какими-то очень уж неторопливыми и плавными, гораздо неторопливее, чем обыкновенно велит тяга земная. Уж ему ли, владевшему своей тележкой-лодочкой подчас лучше, чем собственным телом, эту тягу было не знать!..

«То-то славно! – нисколько не удивившись, а лишь обрадовавшись, сказал себе Коренга. – Вот, значит, как я ещё могу!»

Молодой венн начал пристально ждать очередного прыжка, а когда лодочка вновь оторвалась от «лба» грязевого натёка – устремил всю силу желания на то, чтобы она подольше не касалась днищем земли, чтобы так и плыла вдоль склона по воздуху. Сон – на то и сон, чтобы мысль о невозможности подобного счастливо обошла его стороной… и, наверное, поэтому у него получилось. Не легко и не просто, но получилось же! Лодочка послушно заскользила на расстоянии полуаршина от подсыхающей жижи. Она больше не оставляла на ней следов и плавно поворачивала туда, куда наклонами тела направлял её Коренга. Когда же, дерзнув отложить весло, он повёл лодочку прочь от земли – ему пришлось для этого лишь развести руки в стороны и, чуть согнув их, слегка приподнять запястья.

«Почему я раньше никогда так не пробовал?..»

Он смотрел, как постепенно отдалялась земля, и побаивался забираться слишком высоко – на случай, если чудесное наитие неожиданно кончится.

Время от времени его полёт в самом деле утрачивал лёгкость, лодочкой снова завладевала неодолимая земная тяга, Коренге становилось невмочь удерживать себя в воздухе, он устало прижимался к глинистому склону… Но однажды разбуженное умение всё-таки не до конца покидало его, и он вновь воспарял, и с каждым разом это получалось у него всё естественней. Так, словно нарабатывала силу некая мышца и становился привычным едва освоенный навык…

Что-то разбудило Коренгу, и первым ощущением, посетившим его наяву, была саднящая обида.

«Опять мне всего лишь приснилось!..»

Всё его существо ещё жило дивным чувством полёта, ему безумно хотелось сесть в тележке, расправить руки и, может быть, оторваться-таки от земли… Он знал, что наяву ничего не сбудется, зато насмешек, скорее всего, будет не обобраться, и это знание было каменным весом, которого он не мог одолеть.

Сон понемногу бледнел, отодвигаясь из сиюминутной памяти в глубину, и Коренга стал соображать, что же его разбудило. Торон безмятежно спал возле тележки, свернувшись мохнатым клубком. Значит, ничего опасного и даже подозрительного поблизости не происходило. Коренга приподнялся на локте и прислушался к негромким голосам, раздававшимся чуть поодаль.

Вернее, голос раздавался только один – старика Тикарама, а его приёмная внучка лишь едва слышно всхлипывала, и тут с Коренги окончательно слетел сон, поскольку тот не мужчина и подавно не венн, кто будет спокойно спать, когда рядом плачет девушка. Коренга осторожно сел в тележке и стал смотреть в темноту.

Впрочем, кругом было не так уж и темно. Ночь стояла хотя и безлунная, но до того ясная и прозрачная, словно поверженный Змей навсегда уволок с неба все тучи. В такую ночь никогда не бывает совершенно темно, даже самой глухой осенью, а весной и подавно. Отблеск множества звёзд ткёт прозрачную серебряную паутину и, ничего вроде бы не освещая, всё-таки не даёт сомкнуть челюсти мраку, позволяя различить сперва макушки деревьев по сторонам, а потом и тропу под ногами…

Коренга привычно нашёл взглядом несколько знакомых созвездий и поздоровался с ними как с добрыми друзьями. Он знал, конечно, что в самых разных краях людям светит одно и то же солнце, а по ночам – одни и те же звёзды. Но ничего с собой поделать не мог: уехать из дому за тридевять земель и, задрав голову, увидеть над собой совершенно домашние звёзды… ну, может, чуть иначе развёрнутые в небесах… – это ли не чудо Богов?