— Понимаю. — Женщина кивнула. — Знаете… — Она сняла очки. — Я, возможно, соглашусь на предложенный обмен. Но что толку, если я не могу отозвать его.
— То есть?
— Я не знаю, где он.
Харри пристально смотрел на нее. Видел боль в глазах. Слышал дрожь в голосе.
— Что ж. Тогда можно поговорить о том, чем вы располагаете. Назовите мне имя человека, заказавшего убийство.
— Нет.
— Если полицейский умрет… — Харри достал из кармана фотографию, положил на стол, — ваш киллер, скорее всего, будет убит. А выглядеть все будет так, словно полицейский стрелял для самозащиты. Так-то вот. Если я этому не помешаю. Понимаете? Это тот человек?
— Шантаж на меня не действует, господин Холе.
— Завтра утром я улечу в Осло. На обороте фотографии я запишу номер телефона. Позвоните, если передумаете.
Она взяла снимок, убрала в сумку.
— Это ведь ваш сын? — быстро и негромко обронил Харри.
Она оцепенела.
— Почему вы так решили?
— У меня тоже есть глаза. И я тоже вижу боль.
Она так и сидела, наклонясь над сумкой.
— А вы, Холе? — Она подняла взгляд. — Вы что же, не знаете того полицейского? Раз так легко отказываетесь от мести?
Во рту у Харри пересохло, собственное дыхание обжигало рот.
— Да, — сказал он, — я его не знаю.
Ему послышался петушиный крик, когда он в окно провожал ее взглядом, пока она не свернула за угол и не исчезла из виду.
В номере он осушил все остальные мини-бутылочки, еще раз блеванул, выпил пива, снова блеванул, посмотрел на себя в зеркало и лифтом спустился в бар.
Глава 23
Ночь на воскресенье, 20 декабря. Собаки
Сидя в темном контейнере, он пытался размышлять. В бумажнике полицейского оказалось две тысячи восемьсот норвежских крон, и, если он правильно запомнил обменный курс, этих денег хватит на еду, новую куртку и авиабилет до Копенгагена.
Сейчас у него одна проблема — боеприпасы.
Выстрел на Гётеборггата был седьмым, и последним. Он сходил на Плату, поспрошал, как бы достать девятимиллиметровые пули, но ответом стали только пустые взгляды. К тому же, если спрашивать наугад, быстро нарвешься на полицейских агентов.
Он шваркнул бесполезный «льяма минимакс» о железный пол.
С удостоверения ему улыбался молодой полицейский. Халворсен. Сейчас они наверняка сомкнули вокруг Юна Карлсена железное кольцо. Остается только одна возможность. Троянский конь. И он знал, кто станет этим конем. Харри Холе. Софиес-гате, 5; телефонная справочная служба сообщила, что в Осло только один Харри Холе. Он глянул на часы. И замер.
Снаружи послышались шаги.
Он встрепенулся, схватил в одну руку осколок стекла, в другую — пистолет и стал обок дверцы.
Дверца скользнула в сторону. На фоне городских огней обозначился темный силуэт. Затем незнакомец влез внутрь и, скрестив ноги, уселся на пол.
Он затаил дыхание.
Ничего не происходило.
Потом чиркнула спичка, осветила клочок лица пришельца. В руке со спичкой он держал еще и ложку. Другой рукой и зубами надорвал пластиковый пакетик. Он узнал парня по голубой джинсовой куртке и облегченно вздохнул, а парень мгновенно застыл.
— Кто здесь? — Парень всматривался в темноту, торопливо пряча пакетик в карман.
Он кашлянул, шагнул к парню, так что спичка слегка осветила его.
— Remember me? [43]
Парень испуганно посмотрел на него.
— Я говорил с тобой возле вокзала. Дал тебе денег. Ты ведь Кристоффер, верно?
Кристоффер вытаращил глаза:
— Isthatyou? [44] Иностранец, который дал мне пять сотен? Господи! Ну да, голос я узнаю. Ой!.. — Кристоффер бросил спичку на пол, она погасла. В кромешной тьме голос его зазвучал ближе: — Не возражаешь разделить со мной хату, приятель?
— Можешь ночевать один. Я собирался уходить.
Снова чиркнула спичка.
— Лучше оставайся тут. Вдвоем теплее. Я имею в виду вот это. — Он вынул ложку, налил в нее что-то из маленькой бутылочки.
— Что это?
— Вода с аскорбиновой кислотой. — Кристоффер открыл пакетик, высыпал в ложку порошок, не уронив ни крупинки, потом ловко перехватил спичку другой рукой.
— Ловко у тебя получается, Кристоффер. — Он смотрел, как наркоман подставил спичку под ложку, достал из коробка еще одну и держал ее наготове.
— На Плате меня прозвали Твердая Рука.