Свадебное путешествие в один конец

А Маришино жилье стараниями ее собственного деда — бывшего кагэбэшника, сохранившего кое-какие связи и в нынешние времена, была оборудована и защищена так, словно это вовсе не обычная жилая квартира, а помещение, где хранится золотой запас России. Или по крайней мере солидная его часть.

— К чему, дедуля? — отбивалась Мариша, когда обнаружила, что не может попасть к себе домой, не предприняв предварительно сложных манипуляций с новыми замками, кодами и прочими штуками и сигнализацией.

— Молчи, внучка! Дед знает, что делает!

— Но зачем? Красть у меня нечего!

— Это пока нечего! Дед помрет, и станет что красть!

От такой логики Мариша вначале онемела. А потом до нее дошло. Дед собирается оставить ей свою коллекцию оружия! Не ради Мариши, а ради сохранности коллекции все эти меры предосторожности.

— Поставим, пока есть такая возможность, — бурчал дед. — Мой ученик расстарался. Помнит еще, старый пень, кто его на экзаменах гонял!

И Мариша смирилась. В конце концов, дед ее жив и здоров. Дай бог, проживет еще четверть века. А в отсутствие его самого или его коллекции все эти навороченные замки, сигнализации и прочую ерунду можно просто не замечать. Жить себе своей обычной жизнью и делать вид, что все эти коробочки и странные штучки на дверях и стенах не имеют к тебе никакого отношения.

Но сейчас Мариша была рада, что квартира ее так надежно защищена. Стоило активизировать все эти охранные сигнализации, как Ирочка оказывалась в полнейшей безопасности. Разумеется, до тех пор, пока ей не приспичит выйти на улицу.

— Но выходить тебе туда совершенно и не нужно.

— Сама не хочу!

— Фарух тебя не уволил, ты всего лишь в отпуске.

— Конечно, можно было бы использовать отпуск и более приятным образом.

— Но в твоем положении хорошо уже то, что ты просто жива!

Нельзя сказать, чтобы эти слова подбодрили Ирочку. Она затряслась еще больше. Подруги засунули ее сначала в душ, потом напоили коньяком, а затем усадили в глубокое мягкое кресло с коробкой шоколадных конфет смотреть старые советские комедии.

— Лучшего антидепрессанта нельзя и сыскать!

Сами же они наконец отправились в ванную, где принялись ловить ускользающую красоту и молодость. Любая женщина, отпраздновавшая свое двадцатипятилетие, знает эту страшную особенность своего организма. Все детали потихоньку начинают давать сбои. И кожа не исключение. Появляются на ней какие-то микроскопические морщинки, которые с каждым месяцем и прожитым годом становятся все очевидней, глубже и грубей.

Сияние, которое исходило от вас совершенно естественным образом в двадцать лет, к двадцати пяти может быть вызвано только с помощью специальной сияющей пудры. Гладкость и эластичность возникают только после того, как хорошенько себя умастишь маслами, кремами и всевозможными притирками. И даже после всех этих манипуляций приходится идти к косметологу за очередным «уколом красоты».

— Сделаешь его — и вроде бы все в порядке. Прожитых лет и морщин нет и в помине.

Но максимум через полгода все проявляется вновь. И так до бесконечности. Возможно, в будущем человечество и изобретет радикальный способ сохранения молодости и свежести человеческой кожи и организма в целом, но пока что приходится трудиться в одиночку.

— Видела я одну старушенцию, которая всю свою жизнь только и делала, что ложилась на стол к хирургам, — ворчала Инна, водя двумя мягкими лапками с насаженными на них электродами по своему лбу. — И скажу я тебе, рядом с ней моя собственная бабка, которая в жизни себе морду даже детским кремом не намазала, была юной красавицей.

— Почему так?

— Кто его знает. Но та европейская старушенция перед очередной операцией была вся сморщенная и скукожившаяся, словно урюк. А у моей собственной бабули были мягкие щечки, уютные руки, и вся сама такая домашняя, что мне казалась настоящей красавицей.

— Так что? По-твоему, мы занимаемся чепухой?

— Полнейшей!

Но говоря это, Инна продолжала активно водить электродами по лицу. А потом еще и намазалась кремом. Стерла его излишки. Смазала лицо тоником, потому что крем оказался слишком жирный, снова намазалась, но уже эмульсией. И лишь после этого вышла из ванной.

Ирочки в кресле не было. Конфеты были. Коньяк был. А самой Ирочки не было. Не было ее и в квартире. Зато над входной дверью белела пришпиленная к ней записка: