18  

Вызвал Дорчилов сантехника. И пришел сантехник. Симпатичный молодой мужчина, в светлом чесучовом кутюристом костюме, отороченном мехом голубого соболя (среди соболей тоже встречаются извращенцы!), с книжкой «Улисс» Джойса, торчащей из подсумка. Пришел и к унитазу сразу бросился, даже не взглянув на Дорчилова. Оглядел унитаз со всех сторон. Обнял. Поцеловал. Прижался к нему, прислушался, ухо к нему приложив.

— Что вы с ним сделали? — спрашивает со слезами на глазах.

— Ничего мы с ним не делали! — отвечает уверенно Дорчилов.

— Что я, не вижу, что ли? — воскликнул сантехник. — Разве можно так обращаться с унитазом? Вы… вы… вы же гадили в него! Как вам не стыдно!? — вскричал гневно сантехник, вперив в Дорчилова свой пристальный твердый взгляд.

— А что такого? — оправдывался Дорчилов. — Все гадят...

— А вы на всех не равняйтесь! Все будут в окно прыгать, и вы тоже?

— Нет! Я не буду!

— Да и не в том дело, гадили вы или нет! Вы же своим равнодушием довели унитаз до такого состояния, что он с вами и общаться уже не хочет! — парень погладил унитаз по корпусу. — Хороший! Хороший унитаз! Как нас зовут?

— Кого?

— Унитаз ваш?

— Да никак! Как можно называть унитаз! Так и зовут — унитаз!

— Эх вы! Унитаз! — передразнил сантехник. — Да вы другого отношения-то и не заслуживаете! Разве вы не знаете, что каждая вещь имеет душу! Она такая же частица мироздания, такая же думающая тварь, как и вы. Только формы мышления у нас разные, как и формы существования! Вы вроде бы неглупый человек, писатель. Неужели вы и в самом деле не допускаете других форм существования во вселенной? К примеру — Жизнь в форме унитаза! Вот вы кто? Писатель? А ведь не исключено, что в прошлой жизни этот унитаз был каким-нибудь поэтом. А в следующей жизни, наоборот, вы станете унитазом! А он -писателем! Вот тогда помучаетесь! Вот увидите!

— Да ну... — недоверчиво сказал Дорчилов, приглядываясь к унитазу повнимательнее. Он стал припоминать, что иногда в тиши сортира ему слышались какие-то вздохи снизу, похожие на стихи, но он не обращал внимания.

— Да не «да ну», а точно! Каждый день, просыпаясь, необходимо поприветствовать каждую вещь, которую ты видишь! Каждый свой орган! Каждый свой член! Вы с ним, с главным своим здороваетесь?

— Нет!

— Почему?

— Да, он у меня давно не главный!

— Ну вот... Поэтому и неглавный... Неужели это так трудно — подарить частичку тепла тем, кто находится рядом с тобой?

— Да не трудно... Да так целого дня не хватит — всех приветствовать!

— О Господи! Да я не удивлюсь, если окажется, что у вас ничего не стоит! Вы же черствый эгоист! Вы же можете со всеми поздороваться одним разом, а с теми, с кем соприкасаетесь — в отдельности! Неужели это так трудно? И вы увидите, как изменится мир вокруг вас! Как все заиграет разноцветными огнями. И вы измените свое отношение к этому миру, населенному добрыми людьми, добрыми тварями и добрыми вещами. Жить с миром в согласии — не в этом ли смысл нашего существования?

Дорчилов бы никогда бы не воспринял всерьез слов этого безумного сантехника, но неожиданно, сразу после его ухода, унитаз как-то легонько вздрогнул, фыркнул, зажурчал и... ожил! Дорчилов вдруг обнаружил, что унитаз исправно работает, весело журчит, как-то по-особому оживленно, поэтично и ласково.

Вечером, улучив минуту, когда все домашние уселись возле телевизора, он украдкой проскользнул в туалет, развернул небольшой сверточек, который украдкой достал из кармана, и сунул в пасть унитаза кусочек торта, оставшегося после ужина. Он некоторое время мялся в нерешительности возле унитаза, глядя, как исчезает в бездонном горле пища, потом набрался духу и сказал:

— Ты это... Брат... Извини... если я что-то не так... Как-то забываешь в суматохе-то...

И Дорчилов отчетливо увидел, как его Унитаз по-доброму, благодарно улыбнулся в ответ.

На следующее утро перепуганная жена вызвала «скорую помощь» после того, как услышала, что ранним утром ее муж, писатель Дорчилов, лауреат государственной литературной премии, ласково разговаривал с кем-то тоненьким голоском, склонившись головой к паху:

— Проснулся, сладкий мой! Здравствуй, мой хороший! Проснулись, мои славные, такие мои маленькие! Сейчас писаньки пойдем, мой хороший!

Я НЕ ХОЧУ БЫТЬ ЭГОИСТОМ!

Когда я учился в школе, моей самой любимой телевизионной передачей был КВН. КВН того времени — это, прежде всего, импровизации остроумцев. Я до сих пор помню ответы, сочиненные за двадцать отведенных секунд, капитанами команд Янгелем, Харечко, Королевым, Гусманом, Радзиевским… Я даже поступал в МАИ, потому что там была великолепная команда по ручному мячу, на основе которой собиралась сборная команда Советского Союза, и одна из лучших команд КВН страны. Однако, несмотря на то, что я учился в Москве, я все равно участвовал в конкурсах болельщиков за команду КВН города Риги. В одном из таких конкурсов мне предложили прокомментировать какие-то дорожные знаки, естественно, придуманные сценаристом. На одном из них было непонятное расплывшееся клизмообразное пятно в треугольнике и перечеркнутое красной линией. От ужаса, что на меня сейчас смотрит вся страна, — а тогда передачи КВН шли в прямом эфире — я первый раз в жизни сказал в рифму: «Похоже это все на клизму последнему пятну капитализма».

  18  
×
×