Мертвые, вставайте!

Два года. А на исходе двух лет единственное, что приходит в голову человеку, погрязшему в дерьме, – найти другого человека по уши в дерьме.

Ибо в тридцать пять лет вредно встречаться с теми, кто преуспел там, где ты все упустил, – это портит характер. Хотя поначалу даже отвлекает, будит мечтания, бодрит. Но потом начинает действовать на нервы и портит характер. Это хорошо известно. А Марк больше всего не хотел ожесточаться. Это скверно и рискованно, особенно для медиевиста. Сильным ударом он закинул камешек на Валь-де-Грас.

Был один человек, о котором он слышал, будто тот в дерьме. И по последним известиям, Матиас Деламар воистину давненько пребывал в дерьме. Марк любил его, даже очень. Но за эти два года они не виделись. Может быть, вместе с ним Марк сможет снять лачугу. Ибо в настоящий момент он в состоянии внести только треть этой самой грошовой платы. А ответ надо дать быстро.

Вздохнув, Марк подтолкнул камешек к дверце телефонной будки. Если с Матиасом получится, он наверняка уладит дело. Только вот была с Матиасом одна серьезная неувязка. Он ведь специалист по доисторической эпохе. А для Марка этим все сказано. Но разве сейчас время быть сектантом? Несмотря на разделявшую их чудовищную пропасть, они ладили. Даже странно. И думать надо об этой странности, а не об ошибке Матиаса, избравшего эту кошмарную эпоху охотников-собирателей с кремниевыми орудиями. Марк помнил номер его телефона. Ему ответили, что Матиас там больше не живет, и дали другой номер. Он решительно набрал и его. Матиас был дома. Заслышав его голос, Марк перевел дух. Если в среду в двадцать минут четвертого тип тридцати пяти лет сидит дома, это ощутимое подтверждение того, что он в первоклассном дерьме. Уже хорошая новость. А уж если он, не прося никаких объяснений, соглашается встретиться через полчаса в занюханной кафешке в Фобур-Сен-Жак, значит, он созрел, чтобы согласиться на что угодно.

Хотя…

3

Хотя… Из этого типа нельзя вить веревки. Матиас упрям и горд. Так же горд, как он сам? Возможно, еще хуже. Тип охотника-собирателя, который преследует зубра до полного изнеможения и скорее уйдет из племени, чем вернется ни с чем. Ну нет. Это портрет придурка, а Матиас гораздо тоньше. Но он мог не проронить ни слова за два дня, если жизнь опровергла одну из его идей. Может быть, у него слишком крутые идеи или же неукротимые желания. Сталкиваясь в коридорах факультета с этим молчуном, великим охотником-собирателем, затерявшимся в погоне за зубром, Марк, умевший языком плести узоры не хуже кружевницы и нередко утомлявший своих слушателей, частенько прикусывал язык, когда светловолосый верзила с синими глазами медленно стискивал свои большие руки, словно хотел сокрушить злую судьбу. Уж не нормандец ли он? Марк сообразил, что за четыре года, проведенные бок о бок, он не удосужился поинтересоваться его происхождением. Ну и ладно. Успеется.

В кафе делать было нечего, и Марк ждал. Пальцем он рисовал на столике скульптурные мотивы. Кисти у него худые и длинные. Ему очень нравилась их точная лепка и выступающие вены. Насчет всего остального у него были серьезные сомнения. Но стоит ли об этом думать? Только потому, что ему предстоит увидеть великого светловолосого охотника? И что с того? Конечно, он, Марк, среднего роста, худой, с угловатым лицом и телом, – не вполне идеальный парень для охоты на зубра. Его скорее послали бы лазить по деревьям, стряхивать плоды. Собиратель, так-то вот. Весь из себя утонченно-нервный. Ну и что? Тонкость тоже нужна. Деньги кончились. У него еще остались перстни, четыре больших серебряных перстня, два из них с золотыми нитями, броские и сложные, не то африканские, не то каролингские, унизывавшие пальцы его левой руки. Жена бросила его ради более широкоплечего типа, это уж точно. И наверняка еще худшего придурка. Однажды она это поймет, Марк очень на это рассчитывает. Но будет слишком поздно.

Быстрым движением Марк стер свой рисунок. Статуя ему не удалась. Вспышка раздражения. Без конца эти вспышки раздражения, бессильной ярости. Легче легкого рисовать карикатуры на Матиаса. А он сам? Кто он еще, как не упаднический медиевист, этакий щуплый элегантный брюнет, изящный и упорный искатель бесполезных вещей, продукт роскоши, потерпевший крушение в надеждах, в несбыточных мечтах цепляющийся за серебряные перстни, за видения тысячного года, за крестьян с тачками, которые умерли много веков назад, за забытый романский язык, на который, по-хорошему, всем наплевать, и за женщину, которая его бросила? Марк поднял голову. На другой стороне улицы был огромный гараж. Марк не любил гаражи. Они наводили на него тоску. Мимо этого длинного гаража крупными неспешными шагами продвигался охотник-собиратель. Марк улыбнулся. Все тот же блондин с непокорными густыми волосами, обутый в неизменные кожаные сандалии, которые Марк терпеть не мог, Матиас шел на встречу с ним. Как всегда, под одеждой он казался голым. Матиас почему-то всегда выглядел голым под одеждой. Свитер на голое тело, брюки прямо на бедрах, сандалии на босу ногу.