Мертвые, вставайте!

Наклонившись вперед, Легенек буквально затаил дыхание.

– Нет, – сказал он, – он умер через несколько минут.

– Значит, когда он лежал на земле, у него хватило времени и сил протянуть руку и написать. Написать на моей машине имя своего убийцы. Повезло, что с тех пор не было дождя.

Две минуты спустя Легенек звал полицейского фотографа и мчался на улицу, где Массон припарковал свой черный и грязный «рено».

– Еще немного, – кричал Массон, несясь за ним, – и я запустил бы ее в мойку. Невероятная штука жизнь, правда?

– Вы свихнулись, что оставили подобную улику прямо на улице! Кто угодно может нечаянно стереть ее!

– Представьте себе, что мне не позволили припарковаться во дворе вашего комиссариата. Таковы, как они сказали, предписания.

Трое мужчин опустились на колени перед правым крылом. Фотограф попросил их отодвинуться, чтобы он мог сделать свою работу.

– Один снимок, – сказал Вандузлер Легенеку. – Мне нужен один снимок, как только будет возможно.

– Чего ради? – возмутился Легенек.

– Ты не один распутываешь это дело, сам знаешь.

– Даже слишком хорошо знаю. Получишь свой снимок. Зайди через час.

Около двух часов дня Вандузлер высадился из такси у Гнилой лачуги. Такси дорого стоило, но минуты тоже шли в счет. Он быстро вошел в пустую трапезную, схватил так и не обмотанную тряпкой швабру и семь раз звонко ударил в потолок. Семь ударов означали «Спуск всех евангелистов». Один удар требовался, чтобы позвать святого Матфея, два удара для святого Марка, три для святого Луки и четыре для него самого. Семь – для всех. Эту систему разработал Вандузлер, потому что всем надоело попусту бегать вверх-вниз по лестнице.

Матиас, который возвратился домой, спокойно пообедав у Жюльет, услышал семь ударов и, прежде чем спуститься, отстучал их Марку. Марк передал сигнал Люсьену, который оторвался от чтения, пробормотав: «Всем на передовую. Выполнять задание».

Минуту спустя они собрались в трапезной. Выдумка со шваброй была действительно удобной, только портила потолки и не позволяла сообщаться с внешним миром, как по телефону.

– Готово? – спросил Марк. – Гослена схватили или он успел застрелиться?

Прежде чем заговорить, Вандузлер проглотил большой стакан воды.

– Представьте себе человека, которого только что несколько раз пырнули ножом и который знает, что он вот-вот умрет. Если у него еще достает сил и средств оставить послание, что он напишет?

– Имя убийцы, – сказал Люсьен.

– Все согласны? – спросил Вандузлер.

– Это очевидно, – сказал Марк.

Матиас кивнул.

– Хорошо, – сказал Вандузлер. – Я думаю так же, как вы. И за мою карьеру мне встречалось множество подобных случаев. Жертва, если может и если знает своего убийцу, всегда пишет его имя. Всегда.

С озабоченным лицом Вандузлер вытащил из куртки конверт, в котором лежала фотография черной машины.

– Перед тем как умереть, – продолжал он, – Кристоф Домпьер написал на запылившемся кузове машины имя. В течение трех дней это имя гуляло по Парижу. Владелец машины обнаружил надпись только сейчас.

– «Жорж Гослен», – сказал Люсьен.

– Нет, – сказал Вандузлер. – Домпьер написал «София Симеонидис».

Вандузлер швырнул снимок на стол.

– Живой труп, – пробормотал он.

Онемев, трое мужчин подошли поближе, чтобы рассмотреть снимок. Ни один из них не решался притронуться к нему, будто испытывая страх. Надпись пальцем, оставленная Домпьером, была слабой, неровной, к тому же ему пришлось поднять руку, чтобы дотянуться до низа дверцы. Но никаких возможных сомнений не оставалось. Он написал в несколько приемов, как бы собирая последние силы, «Sofia Simeonidis». В слове «Sofia» буква «а» написана не до конца да и орфография хромает. Вместо «Sophia» он написал «Sofia». Марк вспомнил, что Домпьер говорил «госпожа Симеонидис». Ее имя было ему непривычно.

Сраженные, все молча уселись подальше от снимка, на котором было написано, черным по белому, чудовищное обвинение. Живая София Симеонидис. София, убившая Домпьера. Матиас содрогнулся. В эту пятницу, в самом начале дня, над трапезной впервые нависли тревога и страх. В окна светило солнце, но у Марка похолодели пальцы и поползли мурашки по ногам. Живая София, которая подстроила свою мнимую смерть, сожгла вместо себя другую и оставила для опознания базальтовый камешек. София прекрасная, рыщущая ночью по Парижу и по улице Шаль. Совсем рядом. Ожившая мертвая.