88  

— Тогда можешь радоваться. Он умер.

Продавщица опешила.

— Ну, вы сказали тоже! Как же можно такому радоваться?! Ой, бедная Ия! Умер! Жених! Плачет, наверное, бедная?

— Не знаем.

— Конечно, плачет! Хоть и никудышный был парень, а все равно ведь любила она его! Она на похоронах сегодня? Поэтому и на работу не вышла?

— Нет. В том-то и дело, что на похоронах ее нету.

— Вот дела! — озадачилась цветочница. — А где же она тогда? На работу не вышла. И на похороны не поехала? Уж не случилось ли с ней чего?

— И мы о том же думаем.

— А чего думать? Надо позвонить!

Цветочница вытащила старенький, перевязанный изолентой телефон и набрала номер. Да уж, вкалывая без выходных на двух работах, могла бы приобрести себе что-нибудь и поприличней. Но, видимо, благополучие брата и старой матери для этой девушки куда важней, чем модель сотового телефона. И подруги невольно почувствовали к ней нечто вроде симпатии. Трудяга. И явно добрая душа.

— Не берет трубку, — озабоченно произнесла цветочница. — Плохо дело. Надо бы к ней съездить. Да не отойти мне от товара.

— Мы можем съездить. Только адреса не знаем.

— Так это я вам сейчас! Это я запросто! — засуетилась продавщица. — Только вы уж съездите прямо сейчас. Ия вдвоем с матерью живет. Если самой Ии дома нету, то мама вам скажет, где она.

Пообещав взволнованной продавщице, что немедленно сообщат ей любые новости, подруги отправились к Ие.

Девушка жила в обычном типовом доме. От многих сотен тысяч и даже миллионов панельных домов по всей стране — наследия советской власти — этот дом отличался национальным стилем, орнаментом, красиво выложенным красной плиткой по белым стенам. Сочетание красного и белого цветов, да еще буйные зеленые насаждения, вьющиеся по окнам, придавали дому праздничный вид.

Старый виноград, посаженный, наверное, сразу же после окончания строительства, разросся. И хотя плодов на нем почти не было, лозы давали могучую тень.

Ия жила на третьем этаже. Дверь подругам открыла высокая полная женщина в черном платье.

— Ия? — переспросила она, окинув подруг подозрительным взглядом. — А зачем она вам?

— Понимаете, мы только что с похорон Сандрика и…

Не дав Кире договорить, женщина решительно рявкнула:

— Уходите от нас!

— Что?

— Что слышали! Не придет Ия на поминки этого мерзавца! Так и передайте всем. Моя дочь порвала с этим подонком!

— Порвала? Когда же это?

— Не беспокойтесь! Еще до того, как его убили!

Внезапно в дверях комнаты показалась худенькая бледная девушка. Лицо у нее было заплаканное. И огромные черные глаза тоже опухли и покраснели. Но все равно даже в слезах девушка была прехорошенькой.

— Мама, — тихо, но решительно произнесла она. — Уйди, пожалуйста!

— Как это уйди? Куда это уйди? Это мой дом! И никуда я не уйду!

— Дай мне поговорить с людьми!

— Нет.

— Ты должна!

В голосе Ии послышалось что-то такое, заставившее мать капитулировать.

— Ну, хорошо. Но из дома ты никуда не пойдешь! Я тебя предупреждаю. Один твой шаг, и я звоню дяде!

— Я никуда не пойду. Обещаю!

— Тут и говорите! — сердито бросила ее мать. — В гостиной!

— Хорошо. Но ты выйди.

Ия говорила тихо и невыразительно. Она проводила взглядом удаляющуюся на кухню мать. И жестом предложила подругам сесть на два мягких кресла. Сама она встала у окна, разглядывая улицу.

— Наверное, вы меня осуждаете, — произнесла она, словно разговаривая сама с собой. — Осуждаете за трусость? Что я не пошла на похороны Сандрика? Да?

— Ну… Не то чтобы мы тебя осуждали. Просто все были удивлены, почему тебя нет.

— Знаю, — вздохнула Ия. — Но они не знают про Сандрика того, что знаем про него я и моя семья. Поэтому они меня и не пустили.

— Так это твоя мама настояла?

— Главным образом, не она, а мой дядя Бадри.

— А он откуда знал Сандрика?

— Тот жил у него.

Оказывается, когда тетя Изольда прогнала Сандрика, он примчался к своей невесте.

— Помоги. Мать прогнала меня из дома.

— Как? — всполошилась Ия. — За что? Как она могла?

— Узнала, кто ты такая. И вспылила.

Ия покраснела. В самом деле, ей было, чего стыдиться. Ведь ее родной отец был вором. Самым настоящим вором, пользующимся уважением у всего воровского сообщества. На памяти девочки папа являлся домой раза три или четыре. Подолгу не задерживался. Погладив девочку по кудрявой головке, вскоре снова исчезал по своим делам.

  88  
×
×