Что моё, то моё

Никаких. Он улыбнулся и начал собираться на работу.

Мужчина пропал. Он больше не появлялся.

Она всё время хотела пить. В раковине была вода. Она попыталась встать, но ноги ослабли. С трудом шагнула, но они не слушались, даже когда она оперлась о стену.

Мужчина исчез. Может быть, папа убил его. Папа наверняка нашёл его и разорвал на кучу маленьких кусочков. Но папа не знает, что она здесь. Он никогда не сможет найти её.

Ужасно хочется пить. Эмили доковыляла до раковины, схватилась за неё обеими руками и наклонилась к воде. Трусы сползли до колен. Это мальчишеские плавки, хотя гульфик и зашит. Она начала пить.

Её одежда по-прежнему валялась скомканной у кровати. Она медленно добрела до постели, теперь двигаться стало легче. Трусы остались у раковины. На месте живота была впадина, голод больше не мучил её. Она оденется потом. Она обязательно наденет свою одежду. Но сначала надо поспать.

Спать лучше всего.

Папа разорвал этого человека на миллион кусочков и выкинул их в море.

Она по-прежнему жутко хотела пить.

А может, папа тоже умер. Он теперь не придёт никогда.

58

Буквально с первых же ничего не значащих фраз Ингер Йоханне поняла: Гайр Конгсбаккен – абсолютно посредственный, неумный и необаятельный человек. Её это поразило. Несмотря на то, что она никогда не встречалась ни с его отцом, ни с братом, Ингер Йоханне была уверена, что оба очаровывали окружающих с первого взгляда. Неважно, что производило впечатление на людей, – достоинства их или недостатки, но отец и его младший сын были натуры яркие и привлекательные. Асбьёрн Ревхайм был надменным подстрекателем, большим художником, последовательным богоборцем, не ограничивающим себя ни в словах, ни в поступках вплоть до самоубийства. Астор Конгсбаккен, безусловно, незаурядный человек, о таланте, суровости и находчивости которого ходили анекдоты.

Старший сын знаменитого прокурора Гайр владел небольшой адвокатской конторой на Овре Шлоттсгате. Ингер Йоханне о нём даже никогда не слышала. За столом, заваленным всевозможными бумагами, сидел слегка располневший человек без особых примет. Короткие волосы. Белая сорочка. Старомодные очки и монотонный голос. Казалось, этому человеку досталось всё то, от чего отказались остальные члены семьи.

– И чем я в этом случае могу вам помочь? – спросил он и улыбнулся.

– Я… – Ингер Йоханне откашлялась и начала сначала: – Вы помните дело Хедвиг, адвокат Конгсбаккен?

Он задумался, полуприкрыв глаза.

– Нет… – Он пытался что-то припомнить. – А я должен? Может, подсобите?

– Дело Хедвиг, – повторила она. – Тысяча девятьсот пятьдесят шестой год.

Было видно, что он озадачен. Удивительно. Когда она случайно упомянула об этом деле, разговаривая с матерью, её поразило, что мать до мельчайших деталей помнила об убийстве маленькой Хедвиг.

– А!

Подбородок высоко поднялся.

– Ужасное дело. Если не ошибаюсь, речь идёт об изнасиловании и убийстве маленькой девочки, её потом нашли в… мешке, не так ли?

– Точно.

– Да. Тогда помню. Я в то время был ещё совсем мальчишкой… Вы сказали, тысяча девятьсот пятьдесят шестой? Мне тогда было восемнадцать. В этом возрасте обычно не читают газет.

Он улыбнулся, словно извиняясь за то, что не проявил тогда особого интереса к делу.

– Наверное, так, – сказала Ингер Йоханне. – Но ваш отец представлял на том процессе обвинение, я думала, вы должны помнить.

– Слушайте, – сказал Гайр Конгсбаккен и почесал голову. – Мне было восемнадцать. Я учился в выпускном классе гимназии. Меня занимали совсем другие вещи. Если честно, у нас с отцом были не самые тёплые отношения. Если только это вообще имеет отношение к вашему вопросу. Так что именно вас интересует?

Он взглянул на часы.

– Перейду непосредственно к делу, – быстро проговорила Ингер Йоханне. – У меня есть основания полагать, что ваш брат…

Она не собиралась разговаривать с ним об этом, но всё же продолжила:

– Я думаю, что Асбьёрн Ревхайм замешан в убийстве Хедвиг.

На лбу Гайра Конгсбаккена появились три глубокие морщины. Ингер Йоханне внимательно разглядывала его лицо. Он удивлён, конечно, однако и такая эмоция не изменила лица: оно оставалось вялым, будто смазанным, и она сомневалась, узнает ли адвоката, встретив его через какое-то время на улице.

– Асбьёрн? – переспросил он, поправляя галстук. – С какой стати? Говорите, пятьдесят шестой? Господи, ему ведь было… шестнадцать. Шестнадцать! А кроме того, Асбьёрн никогда…