Что моё, то моё

– Другой, чёрт меня задери… Карстен Осли!

В голове Ингвара словно случилось короткое замыкание. Воцарилась мёртвая тишина. Он попытался сосредоточиться, но не мог оторвать глаз от груди Зигмунда. Его галстук топорщился, зацепившись за пуговицы на рубашке. Он был ярко-красным, с изображениями птиц. Хвост жёлтого гуся расположился на узле галстука. Ингвар не был уверен, дышит ли он вообще.

– Ты слышал, что я сказал? – требовательно вопросил Зигмунд. – Лаффен врезался в машину Карстена Осли! Если ты прав, значит Эмили…

– Эмили, – повторил Ингвар негромко и откашлялся.

– Карстен Осли находится в критическом состоянии, он тоже может умереть! Как мы теперь найдём Эмили, если ты прав? Если Карстен Осли спрятал её и скоро умрёт?

Ингвар медленно поднялся со стула, опёрся руками о стол. Ему нужно подумать, собраться с мыслями.

– Зигмунд, – сказал он, голос теперь стал громче. – Езжай в больницу. Сделай всё, чтобы он заговорил. Если это возможно.

– Ты что, он же без сознания!

Ингвар выпрямился.

– Я понимаю, – проговорил он задумчиво. – Именно поэтому ты и должен быть там. На случай, если он очнётся.

– А ты что собираешься делать?

– Я еду в Снаубю.

– Но у тебя же нет ничего нового на этого парня, Ингвар! Хотя Карстен Осли и при смерти, ты же не можешь ворваться в его дом без санкции на обыск!

Ингвар надел пиджак и взглянул на часы.

– Клал я на это, – сказал он спокойно. – Сейчас мне до этих формальностей нет никакого дела.

66

Аксель Сайер удивлялся тому, насколько уютно ему было в маленькой комнате, в которой жила Ева. Стены были выкрашены в тёплый жёлтый цвет, и, хотя кровать была металлической, а на постельном белье стояли штампы коммуны, во всём ощущалось присутствие хозяйки. Он узнал некоторые вещи из комнатушки на Брюгата, где она обработала ему йодом раны на голове однажды вечером в 1965-м. Фарфоровый ангел с расправленными крыльями весь побелел, только в некоторых местах остались редкие напоминания о позолоте. Его подарили Еве в день конфирмации. Он вспомнил это, как только провёл пальцем по прохладной фигурке. Пейзаж, на котором был изображён остров Эствогё во время заката, он сам принёс ей. Теперь он висел над кроватью, цвета были не такими яркими, как тогда, когда он высыпал на прилавок перед старьёвщиком пятнадцать крон и унёс картину, упакованную в обёрточную бумагу и обвязанную бечёвкой, с собой.

Ева тоже побледнела.

Но она осталась всё той же его Евой.

Рука стала старой, была искалечена болезнью. Лицо – усталое, сохраняющее на себе выражение постоянного страдания. Тело превратилось в неподвижную оболочку, в которой продолжала существовать женщина, которую Аксель Сайер по-прежнему любил. Он почти ничего не говорил. Еве понадобилось много времени, чтобы рассказать свою историю. Теперь ей нужно было отдохнуть. Аксель молчал и внимательно слушал.

Он чувствовал себя в этой комнате как дома.

– Он очень изменился, – сказала Ева. – Всё пошло наперекосяк. У него не было денег, чтобы продолжить поиски. Если бы он воспользовался последней частью наследства, доставшегося от моей матери, ему просто негде было бы жить. Он потерял надежду. Это его и погубило, Аксель. В последние месяцы он ни разу не пришёл ко мне.

«Всё будет хорошо», – думал Аксель. Он вынул карточки. «Платиновая», – объяснил он. Такие карты выдают только обеспеченным людям. А он такой и есть. Он всё исправит.

Он наконец вернулся, и всё теперь будет хорошо. Но он должен был сделать это раньше.

Да ведь она не просила его! Аксель никак не смог бы вернуться в Норвегию, пока она не захотела бы. Хотя она и в последнем письме не приглашала его, но это была мольба о помощи. Письмо пришло в мае, не в июле, как обычно. Оно было полно отчаяния, и его ответом стало возвращение домой.

Аксель пил сок из высокого стакана. Он чувствовал свежесть, вкус чёрной смородины – вкус Норвегии. Натуральные продукты. Норвежский напиток. Он вытер рот и улыбнулся.

Аксель услышал посторонний звук и обернулся к двери. Тело сковал привычный страх. Он выпустил руку Евы и сам не заметил, как сжал кулаки. Полицейский с влажными глазами, позванивающий ключами, который хотел, чтобы Аксель признался в том, чего не совершал, и который преследовал его в снах, сменил костюм. Может быть, надел не такой старый. Этот человек был в свободной куртке и клетчатых брюках. Но он был полицейским – Аксель это сразу понял. Он отвернулся к окну. Комната Евы была на первом этаже.