Что моё, то моё

– Какого чёрта ты здесь делаешь?

За ним стояли два человека. Он не заметил, как они подошли, появившись из-за деревьев. От удивления он не мог даже шевельнуться. Он так и стоял, сжимая в руке обмякший член. Мужчина попытался улыбнуться.

– Ни… ничего, – заикаясь, проговорил он.

– Он… онанирует, чёрт подери!

Они скрутили ему руки и повалили на землю. Когда представители недавно сформированной гражданской дружины втолкнули мужчину, одетого в военную форму, в полицейское управление, его правый глаз скрылся в багровой опухоли, из носа шла кровь и было похоже, что у него сломана правая рука.

Он не ответил ни на какие вопросы, даже на вопрос полицейского, нуждается ли он во враче.

23

– Может быть, мы будем говорить по-английски?

Он отрицательно помотал головой. Несколько раз ей показалось, что он не понимает её. Тогда она медленно повторяла фразу, подыскивая слова попроще. Вряд ли это особенно помогало. Он молчал, по его каменному лицу невозможно было догадаться, какие чувства он испытывает. Он вообще был не из разговорчивых.

Аксель Сайер заказал филе миньон и пиво. Ингер Йоханне выбрала салат «Цезарь» и стакан воды со льдом. Они были единственными посетителями заведения под названием «Клуб 400», представлявшего собой нечто среднее между рестораном и закусочной. Заведение находилось всего в семи минутах ходьбы от Оушен-авеню. Аксель направился было к своему автомобилю, но пожал плечами и отказался от своей идеи, поскольку Ингер Йоханне настояла на пешей прогулке. Для ланча было уже поздно, а время обеда ещё не наступило. Кухня работала вполсилы. До того как еда появилась на столе, Ингер Йоханне успела рассказать об Альвхильд Софиенберг, пожилой даме, которую когда-то заинтересовало дело Акселя Сайера, но её заставили отказаться от пересмотра и настоятельно рекомендовали никогда к нему не возвращаться. О том, что она даже сейчас, много лет спустя, не оставляет надежду узнать, как получилось, что он был осуждён, а потом неожиданно через девять лет освобождён. Ингер Йоханне описала странную историю с исчезновением судебных документов. А затем, как бы между прочим, объяснила, почему она заинтересована в этом деле.

Принесли еду. Аксель Сайер взялся за нож и вилку. Он ел долго, тщательно пережёвывая. Он смотрел в тарелку, и его глаза вновь были скрыты завесой густых волос. Нарочно он прячется, что ли? Волосы – будто некое препятствие между ним и собеседником.

«Тебе неинтересно? – размышляла она. Или виду не показываешь? Зачем же ты пошёл со мной сюда? Почему не выставил меня за дверь? Я бы это вполне поняла. Ты мог бы выслушать всё, что я собиралась сказать, а потом поблагодарить и попрощаться. Ты и сейчас можешь подняться. Доесть этот бесплатный обед – плату за прошлое, которое ты забыл или надёжно спрятал, а после спокойно уйти. Ты имеешь на это полное право. Ты так много лет потратил на то, чтобы всё забыть. А я мучаю тебя. Так уходи!»

– Что, по-вашему, я должен сказать на всё это?

Половина порции осталась на тарелке. Аксель аккуратно сложил нож и вилку и допил пиво. Потом он откинулся на спинку стула и скрестил руки на груди.

«Я ждала чего-то вроде воодушевления, подумала она. Ерунда, конечно. Чувствовала себя как ангел, как посыльный, который должен доставить удивительнейшую новость. Я ожидала… Чего же я в действительности хотела? С того самого момента, как я прочитала твою историю – когда я поняла, что Альвхильд права, – я подумала, что мне выпала роль доброй феи, защитницы обиженных. Я должна была приехать сюда и рассказать тебе то, что ты давно уже знал: ты был невиновен. Ты невиновен. Я подтверждаю это, я проделала далёкий путь из Норвегии, и ты должен быть… благодарным за это. Я жду от тебя благодарности, чёрт возьми!»

– Я ничего не жду от вас, – ответила она спокойно. – Если вы хотите, я могу уйти.

Аксель улыбнулся. У него были ровные серые зубы, сильно старившие его. Но он улыбался. Руки теперь лежали перед ним на столе.

– Я представлял себе, что это значит, быть…

Он попытался вспомнить подходящее слово. Ингер Йоханне сомневалась, стоит ли помогать ему. Пауза затянулась.

– Реабилитированным, – подсказала она.

– Точно. Реабилитированным.

Он взглянул на опустевший бокал. Ингер Йоханне заказала ещё пива. У неё была тысяча вопросов, но сейчас она не могла сформулировать ни одного.

– Почему… – начала она, не зная, что хочет спросить, и перебила сама себя. – Знаете ли вы, что пресса очень скептически относилась к вашему процессу? Вам известно, что некоторые журналисты открыто издевались… выставили дураками обвинителя и свидетелей, которые выступали против вас?