Никогда не разговаривай с чужими

Спускаясь вниз по лестнице к двери, вероятно, единственной незаколоченной во всем блоке домов, он почему-то подумал, что она непременно зеленая, хоть разглядеть настоящий цвет было невозможно. Со страхом он представил, как сейчас откроет дверь, если она окажется еще и не запертой, войдет и увидит комнату, залитую светом, а за круглым — почему именно за круглым? — столом сидят человек двенадцать, и у одного из них в руке пистолет…

С такими нелепыми мыслями он подошел к двери, толкнул ее, и… она со скрипом поддалась. Джон рискнул войти. Его встретила кромешная темнота. Он пошарил рукой по стене, отыскивая выключатель. Поиски увенчались успехом. Джон нажал на выключатель, но свет не загорелся. Все так же темно, как в шахте или могиле. Джон не мог сориентироваться, где находится. Что это? Гостиная, кухня? Сильно пахло плесенью, промозглой сыростью. Он осторожно двинулся по скользкому полу и прежде, чем добрался до противоположной стены, понял, что вся его затея безнадежно провалилась. Без света ему здесь нечего делать, просто передвигаться по комнате и то опасно. Но, так или иначе, он выяснил, что здесь никого нет.

Немного привыкнув к темноте, он попытался обнаружить хоть какие-нибудь следы предположительно опасных людей — к примеру, пустые бутылки, пачку сигарет, возможно, окурки, — хоть и сомневался, что сможет что-нибудь разглядеть. Меж тем на стене с отклеившимися обоями и сырой штукатуркой он нащупал приколотый лист бумаги, и почему-то появилась уверенность, что это шифровка. Но, конечно же, прочитать ее здесь невозможно. Джон отодрал листок от стены, сложил и запихнул в карман. Открыв дверь, он осторожно направился к воротам, стараясь идти там же, где уже проходил раньше. Запущенность сада, его безлюдность, колючая сорная трава под ногами неожиданно напомнили ему кошачью лужайку. Только здесь не было ни котов, ни другой живой души.

Он почувствовал необычайное облегчение, когда вновь оказался на Фонтейн-авеню и увидел аккуратный маленький парк напротив, его живую изгородь, кронированные деревья и горящие желтым светом уличные фонари. «Какой же я дурак, — мысленно выругался Джон. — Ну, как школьник, как дите малое! И зачем мне все это? Что я надеялся найти?»

Он поспешил к «хонде», надел шлем, защитные очки и рванул обратно.

10

Собираясь жениться, Джон приобрел только одну новую вещь — кровать. Всю свою жизнь до настоящего времени он занимал самую маленькую комнату в доме и односпальную кровать в три фута шириной. Его родители спали в большой передней спальне, Черри — в боковой, но тоже достаточно большой. Когда сестра умерла, точнее, через несколько месяцев после ее смерти, он мог бы занять ее комнату, но не сделал этого ни тогда, ни потом. Больше никто и никогда не спал в этой комнате, ставшей своего рода местом поклонения. Джон подозревал, что мать иногда заходила туда и сидела в одиночестве. Колин как-то предложил найти квартиранта, ведь люди всегда ищут комнату, но идея показалась Джону безумной, почти святотатством.

Дженифер и он могли бы, конечно, пользоваться спальней родителей, но спать в их постели? Нет, это уж слишком. Он и Черри родились в ней и, без сомнения, зачаты были там же. Нет, его невеста и он не могли спать на этой кровати.

Не посоветовавшись с Дженифер, он пошел и купил большую двухспальную кровать. Кровать, которую продавец назвал королевской из-за ее размера. Теперь, когда он лежал на ней один, она казалась чудовищной.

Джон убеждал себя, что слишком уважает Дженифер, чтобы затащить ее в постель до свадьбы. Но в глубине души, если уж до конца быть честным, он сознавал, что, кроме уважения, было еще кое-что, действительно имевшее значение, а именно страх. Ему было тридцать семь лет, но он никогда не занимался любовью ни с одной женщиной, он — девственник.

И это было не так уж необычно. Джон не удивился бы, узнав, что и Колин был девственником тогда и, похоже, остался им до сих пор. Удивительно другое. Если у тебя не было девчонки в шестнадцать-семнадцать лет, решиться на такое позже уже гораздо сложнее, по крайней мере, пока не обручишься или женишься. К тому же и случая подходящего не было, как впрочем, и места, поскольку жил с родителями. Скажем, встретил бы он девушку, и они захотели бы переспать. Но если она тоже жила с родителями, что им тогда делать? Машины у него не было, снять комнату в отеле он не мог себе позволить, а заниматься любовью где-нибудь под кустиком — это тоже не для него. К тому же такие девушки ему и не встречались. Со смертью Черри нормальная счастливая жизнь покинула дом. Горе сломило их, они замкнулись, и, хоть оставались под одной крышей, каждый переживал случившееся в своем углу.