Никогда не разговаривай с чужими

2

Марк Симмс и Джон сидели за бутылкой вина в гостиной дома на Женева-роуд. Включили телевизор: смотрели программу, которая нисколько не интересовала Джона и, как он полагал, Марка тоже, но ему надоело выслушивать критику Марка в свой адрес и его речи в собственное оправдание, его пугала неестественная одержимость и навязчивые воспоминания о Черри. А эта программа-викторина позволяла прекратить или, скорее всего, оттянуть дальнейший разговор.

Джон понимал, что виноват во всем сам. В ту субботу, четыре недели назад, когда Дженифер сказала, что хочет получить развод, когда он, злясь и страдая одновременно, возвращался домой из Хартлендских Садов, у него появилось желание напиться. Он никогда раньше не испытывал такого. Он пил мало, и внезапно возникшая идея утопить свое горе сначала удивила, но в тот вечер его так пугало одиночество, что алкоголь показался тем средством, в котором он нуждался или скорее думал, что нуждался. С трудом соображая, запретив себе размышлять и что-нибудь доказывать, он пришел домой и первым делом позвонил Колину Гудману, а затем, когда Колин сказал, что его матери нездоровится, Марку Симмсу. Марк, чья жизнь казалась такой же одинокой, как и его, с радостью принял приглашение.

Они прошлись по нескольким пабам, а затем купили вино и осели в квартире Марка. Джон не собирался говорить с ним о Дженифер, но вино вмешалось в благие намерения и развязало язык. Позже, уже ночью, Джон рассказал все и не дождался сочувствия. Марк слишком эгоистичен, слишком эгоцентричен, чтобы почувствовать страдания других и переживать вместе, он ограничился выражениями типа «Забудь ее!» или «Порви с ней, наконец!». Возможно, такие советы воспринялись бы Джоном иначе, если прозвучали не сейчас, а позже, когда Джон был бы абсолютно уверен, что Марк забыл, что все это когда-то говорили ему самому. Забыл, даже если когда-либо воспользовался теми же советами. Джон был вынужден замолчать, чтобы Марк переключился снова на себя, Черри и на свои чувства к ней, на ее смерть и его одиночество, на свою несложившуюся семейную жизнь.

И, к своему стыду, Джон не рассчитал силы. Непривычно большое количество вина свалило его с ног, он заснул и всю ночь оставался у Марка. И с того времени — Джон понимал, что винить должен только себя, — он никак не мог отделаться от Марка. Марк же на самом деле считал само собой разумеющимся, что они проводят большую часть свободного времени вместе. Однако Джон не думал, что Марк это делал из-за особой к нему любви, скорее всего, Джон был просто ушами, которые выслушивали его откровения, голосом, который в нужном месте подавал реплики, живым существом вместо пустоты.

Он и сегодня не заговорил с ним о Дженифер. Ему казалось, что только пока он с Марком и, вероятно в меньшей степени, когда общается с покупателями на работе, он не думает о Дженифер. Он воображал, что имеет над ней власть, пока не развелся. За это время она писала ему дважды, письма совсем не походили на то, которое он получил, когда она просила о встрече в Хартлендских Садах. Первое было сдержанным, холодным, но второе — умоляющим. Джон ответил только на второе, однако отказался встретиться с ней и Питером Мораном, как она предлагала. Он вновь подтвердил свое намерение не давать ей развода.

Удивительно, но после того, как он отправил это письмо, сердце ныло реже. Решительные действия заставили поверить в свои силы, в то, что он может одержать победу. Этим утром, хоть девушка и не просила, Джон уложил синюю кожаную куртку в пакет и отправил с сопроводительным письмом, в котором писал, что уверен в ее возвращении к нему и что это только дело времени. Затем он занялся уборкой гостиной, отнес в чистку занавески и чехлы с кресел, а на обратном пути завернул на кошачью лужайку заглянуть в тайник под эстакадой.

Тайник оказался пуст. Сообщения не появлялись со времени, когда он нашел вторую записку с измененным в начале месяца шифром. Это было девятого апреля, день, когда он принял решение не давать развод. Чувствуя себя если не бодро, то, в конце концов, более уверенно, он пришел тогда к эстакаде и обнаружил записку, прочитать которую, конечно же, не смог. Поиски в Центральном доме книги Хачарда и в шести других его магазинах, в книжных лавках и у букинистов не увенчались успехом. Он так и не обнаружил среди авторов Брюса Партингтона. Но поиски морально успокоили его. И вот теперь записки перестали появляться. Не означало ли это, что тайником перестали пользоваться или случилось что-то более зловещее?