Никогда не разговаривай с чужими

— Нет, конечно. Они приезжают к таким, как он, когда что-нибудь подобное происходит.

— Я ненавижу тебя, Джон. — Ее голос был по-прежнему нежным, его-то она не смогла изменить. — Как будто Питер мог убить ребенка… Что бы он там ни делал, такого он не сделал бы никогда.

— Не знаю. — Джон поморщился от ее слов. — Не знаю, что он смог бы сделать.

— Ты думал, что, сообщив это, получишь меня обратно? Так вот что я хочу тебе сказать, это самое отвратительное, что бы ты мог подумать. Ты считаешь, что, рассказав такие вещи, можно заставить любить себя? Ты ненавидишь любого, кто приносит плохие известия, это мне хорошо известно. И когда прежде ты сам сообщал мне такие новости, я сердилась на тебя, я еле терпела тебя, но я тебя не ненавидела. Но эта новость вызвала у меня ненависть. Ненависть к тебе.

Он поежился под ее словами.

— Ты не можешь любить человека, который сделал… что сделал, — вместо защиты сказал Джон. — Ты не можешь любить мужчину, который пристает к маленьким мальчикам. — Дрожь отвращения пробежала по его телу.

— Я ненавижу тебя за такие слова, — продолжила Дженифер, и ее голос прозвучал тише, холоднее. — Ты не должен был рассказывать мне об этом. Если ты любишь кого-то, как, по твоим словам, ты любишь меня, ты должен желать ему счастья, у тебя должна быть потребность защитить его от страдания.

«А он даже не работал», — неизвестно почему подумал Джон.

— Зачем ты рассказал мне? Ты что думал, я прыгну в твои объятья и скажу, что все, что было, — ужасная ошибка?

Такая удивительная интуиция, такое точное угадывание ее мыслей, когда он сходил с ума от страданий после злополучной встречи, доказывало, насколько хорошо они знают и чувствуют друг друга, и побудило говорить с некоторым пониманием.

— Но разве это не заставило тебя несколько по-иному на него посмотреть? Разве не изменило тебя саму? По-моему, ты не слишком беспокоишься о нем.

Гримаса боли исказила ее лицо, как будто кто-то внутри под кожей резко потянул мышцы. Она не будет ему лгать, мелькнуло в голове Джона. Она никогда не солжет, хотя сейчас это было бы легко сделать, он почти ожидал этого от нее.

— Да, заставило посмотреть по-другому, — сказала она отчужденно, тоном человека, которому нанесли удар. — Мои чувства к Питеру изменились. Разве это возможно? Но это из-за тебя. Ты отвечаешь за это.

— Я не виноват.

— Нет, ты не должен был. Но я кое-что скажу тебе. Это заставило меня понять, что он нуждается во мне, в моей заботе больше, чем когда-либо. Он нуждается в моей защите — от себя самого так же, как и от других людей. И пока я нужна ему, я останусь с ним, разведешься ты со мной или нет. И вот что еще, Джон. Возможно, тебе это никогда не придет в голову. Я понимаю, почему он именно так оставил меня перед свадьбой. Это не из-за другой женщины, не потому, что не любил меня, теперь я это знаю. Он испугался, что все выплывет, ну, то, что он сделал, и его могут посадить в тюрьму.

— А предположим, его посадят в тюрьму в будущем? Что тогда?

Дженифер не ответила. Она развернулась и пошла из комнаты. У входных дверей она остановилась и, глядя через плечо, сказала:

— Запомни, Джон. Я никогда по своей воле больше не увижу тебя. Я никогда не заговорю с тобой снова.

Среди массы отрицательных эмоций — сожаление за всю затею, слова, которые он наговорил, злоба и желание отомстить — единственный луч надежды блеснул впереди. Если ее страсть к Питеру Морану, ее не от мира сего любовь закончена, убита тем, что она теперь узнала, появилась надежда для него, разве не так? Хоть она и сказала, что никогда больше не будет смотреть в его сторону.

На кошачьей лужайке в воскресенье он вынул из тайника в опоре эстакады записку и добавил к двум уже написанным в ней именам с использованием шифра из «Бронтозавра» имя Питера Морана. Теперь записка выглядела так:

«Левиафан — Дракону. Мартин Хилман, Тревор Аллан, Питер Моран. Наблюдать, следить».

Какая от этого могла быть польза, Джон вряд ли понимал. Идея таким образом побеспокоить Питера Морана, заставить его встревожиться, а может быть, даже испугаться, смутно вырисовывалась в голове. И это надолго принесло ему огромное удовлетворение. Он почувствовал себя лучше. Наконец-то он сам атаковал Питера Морана вместо пассивного ожидания и безрезультатных действий. И еще, какой смысл разгадывать шифр, если не воспользоваться?