Волкодав

Сначала он решил, что ему померещилось. Но нет. Те самые ножны цвета старого дерева, обвитые наплечным ремнём, с жёсткой петелькой, притачанной сбоку для Мыша. Та самая блестящая крестовина и рукоять, которую он успел запомнить до мельчайшего листика хитроумного серебряного узора… Волкодав взял меч, ощутил на ладонях знакомую тяжесть и заподозрил, что это был всё же не сон.

Дружина ошарашенно и с обидой смотрела на дочку своего вождя. Вернётся кнес, что-то скажет! Кабы за ушко дитятко не ухватил. Какой ещё телохранитель, зачем, если каждый из них, испытанных воинов, горд за неё умереть?.. Да и от кого охранять-то? Горожане на руках носят, заморские купцы лучшими товарами поклониться спешат… Нет, подай ей охранника. И кому же себя поручила? Чужому, пришлому человеку, каторжнику, кандалы носившему не иначе как за разбой!.. Убийце!.. Иноплеменнику!.. Венну!..

Волкодав спиной чувствовал эти взгляды и прекрасно понимал, чего следовало ждать. Но ему было безразлично.

Позже ему расскажут, что аррантский корабль вместо попутного ветра нарвался на бешеный встречный. И всю ночь болтался за внешними островами, прячась от бури. А купцу Дарсию, прикорнувшему в хозяйском покойчике, приснился могучий, облачённый в страшные молнии неведомый Бог. «ЖИВО РАЗВОРАЧИВАЙ КОРАБЛЬ, – будто бы сказал этот Бог перепуганному арранту, – И ЧТОБЫ МЕЧ, К КОТОРОМУ ТЫ ПОСМЕЛ ПРОТЯНУТЬ РУКУ, НЕ ДАЛЕЕ КАК НА РАССВЕТЕ БЫЛ У КНЕСИНКИ ЕЛЕНЬ. А НЕ ТО…»

Надо ли говорить, что купец с криком проснулся и сейчас же велел ставить короткие штормовые паруса. А потом – рубить якорный канат из дорогой халисунской пеньки, поскольку якорь за что-то зацепился на морском дне. И с первыми проблесками зари уже бежал по мокрой улице к крому…

В свой черёд Волкодав узнает об этом и с запоздалой благодарностью припомнит обещание меча не покидать его, доколе он сам его не осквернит недостойным деянием. Но всё это будет потом, а пока он стоял на коленях, смотрел на кнесинку и молчал.

• Когда во Вселенной царило утро
• И Боги из праха мир создавали,
• Они разделили Силу и Мудрость
• И людям не поровну их раздали.

• Досталась мужчине грозная Сила,
• Железные мышцы и взгляд бесстрашный,
• Чтоб тех, кто слабей его, защитил он,
• Если придётся, и в рукопашной.

• А Мудрость по праву досталась жёнам,
• Чтобы вручали предков заветы
• Детям, в любви и ласке рождённым, —
• Отблеск нетленный вечного Света.

• С тех пор, если надо, встаёт мужчина,
• Свой дом защищая в жестокой схватке;
• Доколе ж мирно горит лучина,
• Хозяйские у жены повадки.

• И если вдруг голос она повысит,
• Отнюдь на неё воитель не ропщет:
• Не для него премудрости жизни —
• Битва страшна, но в битве и проще.

7. Никто

Вскоре Волкодав заподозрил, а чуть позже и доподлинно убедился: его юная благодетельница и сама толком не знала, зачем ей, собственно, телохранитель. Когда кнесинка удалилась в свои покои, а раздосадованные витязи потянулись кто куда, к Волкодаву подошёл мятельник – особый слуга, ведавший одеяниями дружины и семьи самого кнеса.

– Пойдём, господин, – сказал он венну. – Елень Глуздовна велела тебе одежду красивую подобрать.

Да куда уж ещё-то, подумал Волкодав, прижимая к груди подаренный плащ. Но вслух, конечно, ничего не сказал и послушно последовал за уверенно шагавшим слугой. По дороге он начал прилаживать через плечо ремень от ножен, но сразу спохватился и стащил его обратно: небось всё равно сейчас придётся снимать.

Мятельник был седобород, осанист и исполнен достоинства. Настоящий старый слуга из тех, что блюдут честь дома паче самого хозяина. Он привёл Волкодава в просторную клеть, где на сундуках были уже разложены наряды, которые он навскидку счёл подходящими для высокого и крепкого венна. Волкодав обежал их глазами, затосковал и понял, что мятельник имел очень смутное представление о том, кто такие телохранители и чем они занимаются. Да и откуда бы ему? Обитатели крома в большинстве своём были воины, не только не нуждавшиеся в охране, но и сами способные за кого угодно постоять. Зачем рядом с кнесинкой ещё один вооружённый боец? Разве только для красоты. Вот слуга и разложил по пёстрым крышкам несколько негнущихся от вышивки свит и к ним новомодные узкие штаны. В них с грехом пополам ещё можно было стоять или сидеть, но, скажем, на лошадь вспрыгнуть – срама не оберёшься: сейчас же треснут в шагу.