125  

– Всегда завидовал дворянам, – впервые подал голос Боря Капустин. – В общем-то, кровь у всех одинаково древняя… Все мы от одной праматери Евы…[50] Только они своих предков по бумажке прослеживают чуть не до Рюрика, а у нас такой бумажки нет.

– Без бумажки ты дворняжка, – хмыкнул Гринберг. Никто из его родственников не имел отношения ни к блокаде, ни к науке о времени, и это было обидно.

«„Причину Замыканья спирали в окружность“… – стукнуло Льва Поликарповича. – Спираль времени. Излюбленная тема отца…»

– Мой отец… – сказал он и задохнулся, стискивая в кармане пузырёк с «Изокетом». – Наши предки были из крестьян, но кто знает… Отца взяли в тридцать седьмом, и уже в наше время я его отыскал в Мартирологе расстрелянных на Левашовской…[51] Но, может быть, это тоже неправда и в войну он работал в какой-нибудь шарашке?

Безумная надежда так стиснула сердце, что голова пошла кругом. Увидеть его. Обнять. А после…

– Ваши предки, герр профессор, в самом деле были из крестьян, – кивнул фон Трауберг. – Боюсь, насчёт отца мне придётся вас огорчить: по моим сведениям, Поликарпа Климовича действительно расстреляли через месяц после ареста. Тем не менее у меня складывается впечатление, что Высшие Силы несколько неравнодушны к вашей семье. Прежде чем ехать сюда, я ведь самым подробным образом составил ваш гороскоп, и знаете что? Вы должны были умереть в раннем детстве, причём насильственной смертью. Я навёл кое-какие справки, и оказалось, что дом, в котором вы жили, разрушило бомбой буквально через полчаса после того, как вы отправились в эвакуацию.

«ВАШЕЙ бомбой, старый козёл, – мрачно подумал Скудин. – А может, это… Марина? Может, при взрыве её через самый первый туннель в блокаду закинуло?..»

Вслух он, естественно, ничего не сказал.

Глеб Буров сложил на груди руки, переступил с ноги на ногу, вздохнул и подытожил:

– Остаётся действовать методом научного тыка. Я правильно понял?

…Учитывая сложившуюся обстановку и полное отсутствие перспективы появления в ближайшем будущем каких-либо стабилизирующих ситуацию факторов, настоятельно, под мою личную ответственность, прошу разрешить:

1. Считать информацию, предоставленную гражданкой Корнецкой Евгенией Александровной (она же Ромуальда фон Трауберг, она же лейтенант-полковник Айрин Джиллиан), объективной и заслуживающей пристального внимания.

2. Провести натурные испытания предмета, доставленного перемещённым во времени по имени Кратаранга и условно названного перстнем силы.

3. При получении положительных результатов с перстнем силы провести хрональное перемещение в блокадный Ленинград с целью получения информации о репрессированном учёном, занимавшемся проблемами времени…

Из инициативного рапорта полковника Скудина.

Семён Петрович Тиберий

Исход академика Опарышева из Санкт-Петербурга отчасти напоминал финал злого волшебника Сарумана из «Властелина колец». Помните, конечно? Когда этот могущественный маг пал от ножа собственного приспешника, которого слишком усердно шпынял, его душа покинула тело в виде плотного серого тумана. Бесплотная тень сперва грозно нависла над поселением хоббитов, но, разрастаясь, всё более разреживалась, а потом с запада (благой, по Толкину, стороны света) налетел ветер и развеял её без остатка.

Вот и тут произошло нечто подобное, с той только разницей, что Опарышев, в отличие от Сарумана, никогда в жизни своей не был добродетелен и велик. Да и противостояли ему далеко не хоббиты, а публика куда более грозная.

Тема спасённых архивов возникла в телевизионных новостях ещё раз. Видимо, молодые журналисты оказались настоящими профессионалами, не склонными сразу выкидывать из памяти «отработанные» сюжеты. А может, их обоняния вновь ненавязчиво коснулся тот же ветерок, что в своё время так оперативно донёс запах ореховского пожара? Как знать…

На сей раз ситуацию комментировал сам «Саруман».

– Я бесконечно благодарен пожарным, ведь они рисковали своей жизнью ради вороха старых бумаг, которые многие на их месте приняли бы за ненужные черновики, приготовленные для растопки…

Судя по антуражу, дело происходило в Публичке или иной столь же серьёзной библиотеке, в реставрационном отделе, куда простых смертных не допускают по определению, а телевизионщиков с камерами – под большим нажимом и ненадолго.


  125  
×
×