Вавилонская башня

Почему-то от этой мысли ему стало ещё противнее, чем в тот раз у туалетчика Петухова, в окружении награбленной роскоши. Однако бесшабашная лихость, которой наградила его Виринея, никуда не делась, и Кудеяр прищёлкнул каблуками, расправил грудь:

– Здравия желаю! Полковник Скудин, начальник режимного отдела.

Академик Опарышев в жизни оказался точно таким же, как на телеэкране. Сделанный словно из белого теста, только не пышно-сдобного, а скорее немного перележавшего и подкисшего. С бледными, какими-то размазанными губами. С зоркими и опасными глазками из-за линз толстенных очков… Скудин присмотрелся – зрачки были нормальные. Но из-за этих глаз улыбка, предназначенная, вероятно, быть доброй и располагающей, получалась приторно-медово-смертельной, как приманка для доверчивой мухи.

Со своей стороны, Скудин видел, что и сам не слишком понравился исполняющему директорские обязанности. Улыбка постепенно пропала, и Кудеяр увидел настоящего Джаббу Хатта, который с радостью заморозил бы его в углероде^[8] и выставил возле стола «гестаповки»: оставь надежду всяк сюда входящий…

– Давненько я хотел на вас посмотреть, – не здороваясь, очень тихо начал Опарышев. – Значит, это ваша жена нам устроила весь нынешний сыр-бор?

И он хмыкнул, нанеся пробный укол и ожидая реакции. Скудин ни кивать, ни спорить не стал. Замерев в стойке «смирно», он продолжал смотреть на него сверху вниз, смотреть весело и насмешливо. «Нам»?.. Может, и вам… Спасибо Виринее: слова академика отлетали от него, как пресловутый горох от стенки.

– Под руководством вашего же бывшего тестя Звягинцева и при попустительстве очковтирателя Пересветова… – чуть не шёпотом продолжал новый директор.

Скудин и это воспринял с невозмутимостью танковой башни. Видимо поняв, что не сумеет вызвать его на скандал, академик свернул аудиенцию.

– Да… компания подобралась… Ну ничего, будем делать выводы. Пока – организационные, а там посмотрим. Завтра утром жду вас с годовым перспективным планом мероприятий. Всё, вы свободны, полковник.

Завершение первого раунда, по мнению Кудеяра, было бездарным. Между тем у него – что редко бывало – успел созреть план эффектной концовки, в духе Гринберга с его самосвалом.

– Есть! – Скудин чётко развернулся и строевым, на всю ступню, шагом подался из кабинета. Тут надо напомнить читателю, что весил он немножко за центнер, причём каждым граммом этого центнера владел по своему усмотрению. Мог скользнуть тенью – не увидишь и не услышишь. А мог… и вот так. ТАК. ТАК! …Скорбно задрожал хрусталь в серванте, запела под потолком люстра, а в недрах института наверняка забеспокоились сверхчувствительные сейсмографы… Причём всё по уставу. Не придерёшься.

– Я весёлый, но голодный и злой, – входя к себе в бункер, переврал он Газманова. – Боря!

У подбежавшего Капустина на лице, наоборот, отражалась вся мировая скорбь. Какой-то доброжелатель нынче утром засмеял его с потрохами, сообщив бедолаге, что его прозвище следовало произносить не «Монохорд», а совсем даже «Монорхид», и Борька ещё не успел этого переварить.

– Боренька, про академика Опарышева слыхал?

– Это про ту гниду в кабинете? – неполиткорректно осведомился Капустин. И вдруг возликовал, не иначе заразившись кровожадным весельем Ивана: – Что, командир, пластидом его? Граммчиков эдак сто пятьдесят?..^[9] Или как?..

– Экий ты у нас гуманный стал, – усмехнулся Иван. И показал разом все зубы: – Без выдумки порываешься работать, без рашпиля, без плоскогубцев… Не-ет, ты мне лучше всё как есть про эту сволочь разузнай. Где оная сволочь родилась, как училась, как женилась. Что жрёт, что пьёт, как срёт… Ну не мне тебя учить, Боренька. Сделаешь?

Капустин кивнул, потёр ладони и заулыбался. Можно было не сомневаться: он нароет про Опарышева такой неприукрашенной правды, что тому в самом деле пластид мёдом покажется. Раздобудем на него и рашпиль, и плоскогубцы. Ну в самом деле, сколько можно, чтобы всякие гниды хороших людей гнобили?..

Врёшь, не возьмёшь! Найдётся сила на их силу! А на всякую хитрую гайку – и винт с резьбой!

Катакомбная академия

У Кнопика, двор-терьера профессора Звягинцева, была теперь не жизнь, а малина. А то!.. Хозяин оставил пагубную привычку куда-то исчезать ни свет ни заря и появляться лишь к вечеру. Теперь он целыми днями сидел дома. И, понятное дело, выгуливал пёсика раза в три чаще обычного. Откуда было знать кобельку, что такое добровольно-принудительный отпуск без содержания?.. Он только понимал, что в жизни произошли перемены. И, естественно, к лучшему. А ещё к хозяину почти ежедневно приходили гости, добрые знакомые Кнопика, и, случалось, они отправлялись на прогулку все вместе…

---

8 Фантастический способ казни из арсенала вышеупомянутого кинозлодея. Живое существо превращалось в статую, не таявшую при комнатной температуре, и в принципе могло после разморозки ожить.

9 Мокрого места не останется.