Тайный меридиан

– А она тоже лежала в вашей постели?

Далматинец взглянул на Коя чуть ли не укоризненно. Его гладко зачесанные назад волосы были перехвачены черной резинкой. Ворот белой рубашки с пуговками на уголках воротника он не застегнул, галстука на нем не было. Кожа загорелая, но не чересчур. Безупречные туфли, удобные, хорошей кожи. На левом запястье дорогие часы, тяжелые, золотые. Золотые перстни. Руки с ухоженными ногтями.

Еще один перстень на мизинце правой руки, массивный, тоже золотой. В открытом вороте рубашки видны цепочки того же металла, с медальками и старинным испанским дублоном. Из рукавов пиджака выглядывают золотые запонки. Не человек, а витрина Картье, подумал Кой. Если все это расплавить, можно пару слитков отлить.

– Нет… Конечно нет, – далматинец был вроде бы искренне шокирован. – Не знаю, зачем вы так говорите. Мои отношения с ней…

Он умолк, словно то, о чем шла речь – о чем бы она ни шла, – было очевидным. Спустя мгновение он понял, что это вовсе не очевидно, и, позвякав кубиками льда, но так и не отпив из стакана, он ввел Коя в курс дела. Точнее, он ему изложил версию этой истории по Нино Палермо. Нино Палермо – это он сам, и потому ценность его версии была весьма относительной. Но он был единственным, кто собирался хоть что-то рассказать Кою, а более аутентичной версии Кой не знал и вряд ли когда узнает.

Поэтому он сидел и внимательно слушал, отводя глаза на витрину с манекенами, только когда Палермо слишком долго смотрел на него то зеленым, то карим глазом – уж слишком смущала Коя эта разноцветность. Он узнал, что Нино Палермо – владелец «Deadman's Chest», фирмы, которая занимается подъемом затонувших судов и спасением на море и зарегистрирована в Гибралтаре. Может быть, Кой слыхал о «Deadman's Chest», когда в прошлом году поднимали паром «Мыс Европа», который затонул в заливе Альхесирас с пятьюдесятью пассажирами.

Или, если говорить о другой стороне его деятельности, – это он прибавил после некоторой паузы, – лет пять назад, в связи с выкупом «Сан Эстебана», галеона с грузом мексиканского золота, обнаруженного у флоридских островов. Или позднее, когда напротив скалы Кальпе нашли римский корабль со статуями и керамикой.

Тут Кой громко произнес:

– Искатель сокровищ, – и далматинец криво улыбнулся, так что только в одном углу рта показался один-два зуба, но потом подтвердил – да, в определенном смысле.

Сокровище – понятие относительное, тут все по-разному бывает… И кроме того, друг мой, не вес то золото, что блестит. Бывает, как раз то, что не блестит, и оказывается чистым золотом. Бросив еще несколько неоконченных фраз, он переменил позу, потом снова закинул ногу на ногу, опять позвякал кубиками льда, но на сей раз сделал большой глоток, так что лед остался на мели.

– Это не авантюра, а работа, – сказал он с расстановкой, словно решил сделать все от него зависящее, чтобы Кой все-таки понял его. – Одно дело если человек ходит в кино или желает жить так, словно он сидит в четырнадцатом ряду со своей девушкой и жует поп-корн, и совсем другое – профессионально и серьезно вкладывать деньги, вести исследования и производить работы с прицелом на будущее… Я работаю на себя и своих компаньонов, собираю необходимый капитал, достигаю результатов и делю дивиденды, отдавая кесарю… Это понятно. Государство, законы, налоги… К тому же подарки музеям, разным учреждениям… И все такое.

– Но и вам кое-что перепадает.

– Разумеется. Я стараюсь, чтобы перепадало.

Еще бы! Знаете, деньги у меня есть. Конечно, я рискую деньгами компаньонов, но и своими тоже. На меня работают юристы, исследователи, опытные водолазы. Я – профессионал.

Сказав это, он помолчал – оценивал произведенное впечатление, впившись в Коя своими разноцветными глазами. Но вряд ли он мог подумать, что достиг эффекта, так как лицо Коя оставалось безразличным.

– Проблема состоит в том, – продолжал он, – что в этой моей работе необходима. – Не пойдешь же каждому рассказывать всю свою жизнь. Поэтому действовать приходится с оглядкой. Я не имею в виду ничего незаконного, но иногда… В общем, вы понимаете. Ключевое слово – благоразумие.

– А какое отношение ко всему этому имеет благоразумие?

Палермо сказал, какое, и пока он говорил, лицо его стало жестким, во взгляде появилась злость, она же исказила его губы. Кой заметил, что он сжал кулак, кулак той руки, на мизинце которой было массивное золотое кольцо, и Кой расхохотался бы при виде такого проявления гнева, если бы уже не заинтересовался настолько тем, что собеседник рассказывал ему с такой горечью и раздражением, почти граничившим с агрессивностью. Он нащупал след.