Кельтский круг

Командир оперативной группы словно угадал мысли Тойера:

— Не желаете ли еще кофе перед отъездом? Ведь вы работали всю ночь! Мы можем принести вам брецелей. — Он показал рукой на супермаркет, плоскую бетонную коробку, где, судя по покупателям, продавались в основном русские продукты.

— Что ж, можно, — ответил Тойер. — Круассаны там есть?

Они мирно сидели на двух каменных теннисных столах перед футбольной площадкой; утреннее солнце набирало силу. Из коричневого куба теперь лился Моцарт. Четверо гейдельбержцев ели сладкие булочки, а трое местных полицейских жевали свои брецели. Большой кофейник с кофе принес благодарный кузен Голлера. Хафнер наслаждался шампанским «Пикколо».

— Ландшафт тут уникальный, — сказал командир оперативной группы Штайб (они уже познакомились).

— Три реки, — пропищал обермейстер Бишофф. — Самые хитрые едут в деревни; дома там можно купить по бросовым ценам, совсем как на чешской границе, и…

— Ладно вам оправдываться, — перебил его Штерн. — Мы ничего не имеем против вашего города!

Третий полицейский, говоривший на ярко выраженном местном диалекте (при этом, словно в насмешку, его фамилия была Никитопулос), отмахнулся:

— Ах, бросьте. Никому наш город не нравится. А мы его любим.

— Здесь ведь начинается Шварцвальд? — вежливо спросил Тойер. Его тут же засыпали кучей подробностей об этом чуде света. Гаупткомиссар подумал о Фабри.

— А название, — закончил наконец Штайб, — происходит от латинского «портус» — порт, гавань. Я еще в школе учил, что оно родственно слову «порта» — дверь, то есть дверь в Шварцвальд.

— Городу почти две тысячи лет, — несколько агрессивно подытожил Никитопулос. — Он построен задолго до того, как вы собрались под началом вашего курфюрста.

— Так-так, — дерзко возразил Хафнер. — Я и не знал, что римляне уже знали настольный теннис! — Он усмехнулся и похлопал по своему сиденью. Из жилого куба теперь неслись жизнерадостные звуки дикси. Штайб кивнул головой в ту сторону:

— Там живет любитель музыки, пенсионер, раньше служил в церкви. А в остальном тут наверху одни лишь переселенцы. По всей России у людей найдутся родственники в Пфорцгейме.

— Наш город-побратим — Герника, — похвастался обермейстер Бишофф.

Тойер решил, что пора ехать.

Лейдиг молчал почти всю обратную дорогу. Иногда он подносил руку к шее и ощупывал след от струны, постепенно наливавшийся лиловым.

— Я уж думал, он меня придушит, — пробормотал он, когда они подъезжали к Вальдорфскому кресту. Тогда впервые в истории Хафнер обнял за плечи своего вечного противника и молча предложил ему «Ревал».

— Вы ведь знаете, дома я курю лишь тайком, — произнес Лейдиг между двумя глубокими затяжками. — Теперь все изменится. Я вот думал пару часов назад: сейчас я умру, просто так умру, Симон Лейдиг, 24 ноября 1967 — 1 июня 2002. А ведь у меня нет даже собственного адреса. — Тут он зарыдал. Коллеги робко молчали.

Только в управлении они узнали от него, что, собственно, произошло. Как и было условлено, Лейдиг ждал группу на Шисторштрассе. В это время Голлер шел по Плёку домой и увидел его. Вероятно, в округе все знали, что он полицейский, — мать во всеуслышание сетовала на это каждый день, делая покупки. Так вот, Голлер спокойно подошел к нему и спросил без обиняков, не его ли он тут поджидает. Лейдиг, полагая, что таким образом ему удастся запугать вероятного преступника или даже подтолкнуть его к признанию — ведь сам вопрос Голлера уже говорил о многом, — ответил утвердительно. В следующую секунду в руках у Голлера оказалась струна, и он накинул ее на Лейдига. С удавкой на шее Лейдигу пришлось дойти до автомобиля Голлера, стоявшего на Паркгассе возле музыкальной школы. Тогда он и решил упоминать лишь об одном коллеге, который вот-вот подъедет, чтобы потом большая группа стала для преступника неожиданностью.

Закончив свой рассказ, он кратко и холодно поговорил по телефону с матерью, после чего попросил разрешения уйти. Если он понадобится, то его следует искать в пансионе Штейгера на Блюменштрассе. Еще он спросил, не одолжат ли ему коллеги монеты, которые годятся для табачного автомата. Но у Тойера и Штерна таких не нашлось, а Хафнер извинился и сказал, что шесть евро нужны ему самому.

Затем Тойер поведал об утреннем переполохе спешно прибывшему Зельтманну.

— Не побоюсь сказать — вы все сделали хорошо, господин коллега! — В подтверждение своих слов Зельтманн энергично кивнул.