Уйти вместе с ветром

Каменщик смеялся и часто моргал круглыми мокрыми бирюзинами без зрачков.

— Классно, правда?! Так и пляшет, так и грохочет!

Потом наконец обратил внимание на Ловца и спросил:

— А ты-то как тут оказался? Опять, что ли, с ураганом летал? Дезире сердиться будет…

— Я искал тебя. Мне надо было быстро. Я же объяснил тебе…

— Ну да. Ты сказал. Я понял. Знака не подавали. Ну и что?

— Каменщик, надо это остановить. Сейчас.

— Зачем?! Классно как, посмотри! Пускай!..

— Слушай, люди погибнут…

— Да фиг с ними.

— Мы тоже погибнем. Вещь, Художник… И камни твои разнесёт! Хоть их-то ты любишь! Думай, что нужно сделать!

— Какой ты всё-таки приставучий, Ловец. Отлипни! — насупился Каменщик. Он рассердился, в глазах наметились зрачки, но почти сразу вновь расплылись: Каменщик смотрел в скалу. — Ты мне вот что скажи. Вообще-то оно должно было уже разлететься, но почему-то пока… — Он не только смотрел, но и вслушивался. — Ах они… Погоди, это ты людям посоветовал, да?

Ловец выпрямился и ответил:

— Да. Посоветовал.

— Из-за той девчонки?

На самом деле Каменщик употребил другое слово, которого Ловец никогда бы к Тине не применил.

Ловец скрипнул зубами.

— Я сейчас отсюда улечу, — сказал он. — Если сердце взорвётся, я буду рядом с Кристиной и другими, кто не умеет летать. А ты можешь сидеть в любом камне и любоваться, как оно классно бабахнет.

Каменщик умел изменить течение подземной реки и повернуть рудную жилу. Столкновение характеров давалось ему куда тяжелей.

— Вот вечно ты, Ловец, такой, — обиделся он. — Явишься и весь кайф обломаешь… И на что я сюда вылез? Ну ладно, я ведь уже согласился, да? Только ты мне вот что сделай. Чтобы ты знал, я всегда хотел, как ты — полетать. Это в камне я куда угодно, а по воздуху — не могу. Ты же можешь меня поднять, а? Я бы сверху на всё это посмотрел… — Каменщик мечтательно закатил глаза.

Ловец медленно кивнул. Он устал до предела, но другого выхода не было.

— Хорошо, — сказал он. — Я попробую.

Толстая Федора в длинном сарафане сидела под скальным козырьком и, деловито нацепив на нос очки, читала письмо.

В бухте, худо-бедно прикрытой от ветра, Альберт и американский яхтсмен безнадёжно пытались натянуть тент и развести костёр.

От берега к скалам упрямо, оскальзываясь на водорослевых наростах, ковыляла Эдит.

Норвежка Тельма, присев на корточки под сосной, потрясённо наблюдала, как, окружённые странными, почти призрачными существами, беседовали на освещённой синими и багровыми сполохами скале двое. Тоненькая слепая девочка и рослый худой юноша с залитой кровью щекой. Девочка то и дело касалась руками его лица.

— Что с тобой случилось?

— Ударился, когда падал. Каменщик такой тяжёлый… Знаешь, оказывается, он прекрасно плавает. Я испугался, что он сразу утонет, как камень. А он вылез и…

— Ты мне зубы не заговаривай.

— Я не заговариваю, Дезире. Каменщик вроде согласился дать задний ход, но я не уверен, что он снова не увлечётся. Вы можете объединить все силы и попробовать успокоить землю?

— Попробовать можем, но у меня есть условие, Ловец. Ты дашь обещание?

— Какое, Дезире?

— Мы уйдём, и нас оставят в покое. Насовсем. Понимаешь?

— Понимаю. Но я-то как могу это обещать?

— Ты можешь.

— Ты угадываешь мои желания, Дезире? И можешь их исполнить?

— Ты исполнишь их сам.

— Хорошо. Я обещаю.

— Я услышала тебя. Если обещание будет нарушено, всё повторится и тогда… обратного хода уже не будет. Это ты тоже должен понимать.

— Я услышал.

— Ты… ты не сможешь уйти… Юноша улыбнулся:

— Только на время. Потом я вернусь. Ты же знаешь, что крылья у меня только здесь…

— Я… Хорошо, что ты не умеешь угадывать желания, Ловец!

— Ты уверена в этом? — улыбнулся Ловец. Дезире быстрыми пальцами нащупала его улыбку и всхлипнула.

Эпилог

— Фройляйн Алла!

Она даже не сразу узнала Гюнтера, выскочившего навстречу. Усомнилась, что это он. Сняла залитые дождём очки и снова надела.

— Фройляйн Алла, — повторил юный немец, который, как ей казалось, должен был бы едва мазнуть по ней взглядом. — Как я рад, что вы здесь, с нами!

Рядом медлительно ворочалась тяжёлая военная техника, было такое ощущение, что все уезжали куда-то окончательно и насовсем. Зато не было ощущения неуверенности или бегства. В перемещениях неторопливых машин безошибочно угадывалась обретённая цель, которой они с чугунным упорством собирались достигнуть.