77  

Тиргей кивнул. Сплетни на руднике распространяются быстрее пожара. Однако он промолчал. Не дело невольнику выказывать осведомлённость в делах господина. Работник выколупывал застрявшую заклёпку, торопливо снимая с напарника арранта ручные кандалы. Когда упрямая заклёпка наконец выскочила, молодой варвар не спеша развёл руки и с наслаждением потянулся. Впервые свободно за несколько лет.

«Хорошо всё-таки, что это он пойдёт первым, не я, – подумал Тиргей. – И что у меня при себе будет боевой нож…»

Им дали на каждого по мотку крепкой верёвки, по котомке еды и по кожаной бутыли с водой. Позволили сбросить лохмотья и одеться более-менее тепло и добротно… Рудничные каторжники ходили по штрекам босыми, либо в немыслимых опорках, связанных из лохмотьев. Двое походников всунули ноги в крепкие сапоги. И аррант понял, что, оказывается, до этого мгновения даже не подозревал, как глубоко может взволновать и обрадовать столь незначительная примета достойной человеческой жизни. «А что, если мы вправду отыщем там Гвалиора и вернёмся назад, и с нас снимут ошейники? Или, во имя всех Богов Небесной Горы, найдём ход Горбатого, выводящий наружу?..»

– Хватит чесаться, идите! – приказал Церагат. – Живо!

Напарник Тиргея по-прежнему молча и довольно медлительно подошёл к гладкой, словно проплавленной в чёрном камне-радужнике, дыре – началу Колодца. Взялся руками за край и неожиданно быстрым движением подтянулся внутрь. Втащил за собой на верёвке котомку… Легко перевернулся и полез вверх, упираясь спиной и ступнями в гладкие стенки хода. «У меня так не получится, – испугался Тиргей. – Я не смогу. Сейчас подведёт больная нога, и Церагат поймёт, что ошибся. Он прогонит меня, а в Колодец отправит другого…»

На самом деле он подошёл к отверстию, почти не хромая. И дерзко проговорил, обернувшись:

– Спасибо за ножик, Харгелл! Чего доброго, действительно пригодится!

Подпрыгнул и забрался в дыру почти так же ловко, как напарник, лишь один раз взбрыкнув в воздухе ногами, чтобы помочь телу перенести тяжесть за край. И тоже принялся карабкаться вверх по отвесной чёрной трубе. «Уж не этот ли радужник я буду вспоминать, думая про Истовик-камень?..» Луч налобного светильничка зажигал в скале мимолётные мерцающие переливы…

  • Когда я умру, я не сгину, как искра во тьме.
  • Когда я умру, я очнусь на высоком холме.
  • Там, где не бывает ни горестно, ни одиноко,
  • Очнусь оттого, что большая собака лизнёт меня в щёку.
  • И я потянусь, просыпаясь, и на ноги встану,
  • И вдаль посмотрю сквозь жемчужные нити тумана.
  • Умытым глазам не помеха рассветная дымка —
  • Свой путь разгляжу до конца, до заветной заимки.
  • Тропой через лес, где тяжёлые ветви – как полог,
  • Где голову гладят зелёные лапищи ёлок,
  • А если решу отдохнуть на пеньке у дорожки,
  • Тотчас на колени запрыгнут пушистые кошки,
  • И там, где траву водяную течение клонит,
  • Без страха ко мне подойдут любопытные кони…
  • Чего им бояться – созданиям доброго мира,
  • Где только сухие поленья и рубит секира?
  • И вот наконец сквозь прогалину леса – увижу
  • Дымы очагов и дерновые низкие крыши:
  • Там встретить готовы меня без большой укоризны
  • Все те, кто был мною любим в завершившейся жизни,
  • Готовы принять и судить не особенно строго
  • Все те, кто меня обогнал на небесных дорогах.
  • Обиды и гнева не будет во взглядах знакомых…
  • И я улыбнусь. И почувствую сердцем: я дома.

8. Бездонный колодец

…Двое походников стояли в относительно небольшой, величиной с обычный жилой покой аррантского городского дома, пещере.

– Во имя десяти когтей Кромешника, затупившихся о подножие утёса, где радовалась солнцу Прекраснейшая!.. – вырвалось у Тиргея. – Ни один рудокоп, Горбатый или без горба, здесь отродясь не работал!..

Он-то уж мог определить разницу между старой выработкой, пусть сколь угодно заплывшей каменными сосульками, и природным творением. Зря ли он ползал на брюхе в опасных пропастях Карийского хребта, изучая подземные воды и их сокрытую жизнь!.. Ни одна человеческая рука не смогла бы так тщательно обнажить стволы древних деревьев, окаменевших, неведомо как оказавшихся погребёнными в толще горы и превратившихся за века в столбы серовато-белого ногата!..[23] Всё сохранилось, уже неподвластное времени: рисунок коры, созревшие шишки… кольца на изломе высохшей ветки… лишь стало каменным, а после пришла вода. Она проточила рыхлые слои и унесла их с собой, но не совладала с твёрдым ногатом. Возникла пещера – и стоял в ней тысячелетней давности лес, когда-то засыпанный пеплом и золой и теперь вновь открытый для взора… Открытый безо всякого участия зубила или резца. Горбатый Рудокоп здесь если и побывал, то только как равнодушный или восторженный зритель. Пещеру эту он не прорубал и с проходчиками тогдашнего распорядителя в ней не состязался!..


  77  
×
×