Становой хребет

А тут ещё морозы ударили. Мы объедались тогда дармовой верблюжатиной в любом виде. Ездовые монголы с собой увели малую часть, а остальных бросили. Нечем стало кормить. А ты, Яков, с начала трассы работаешь на ней?

— С первого дня. Хватили мы тут лиха в буреломах и болотах, вспомнить жутко. Предварительной рекогносцировки не было, сразу шли напролом из-за жёсткого срока изысканий. Не велось до нас даже технических обоснований по мерзлотно-метеорологическим и почвенно-грунтовым исследованиям.

Не было карт, а если и были, то царских времён, мы их звали «средне-потолочные», на них была такая брехня, что реки и ручьи текли в обратном направлении, иных вовсе не было. Мы поначалу даже блудили, а потом перестали картам верить.

Рубили визирные просеки и сомневались, туда ли идём? Куда бьёмся? Двигались на ощупь, полагаясь только на компас и звёзды, еды не хватало. Дожди льют, холод, сырость, а тут упрёмся в скалу или реку и давай кружиться, обход искать… Да… Мало кто выдерживал на такой работе.

Мы сами отлавливали артельки старателей, идущие к золоту, зачитывали им липовый мандат, что, только после работы на дороге, их допустят на прииски, и чуть ли не силой оружия заставляли поработать на просеке, но они вскоре сбегали, сманивая наших рубщиков, и мы опять выставляли посты на тропе, важно требовали документы у идущих и заворачивали их на день или на неделю к своим палаткам.

Короче, разбоем жили. Но сделали же всё, чёрт меня подери!

— Я в Утёсном уже автомобиль видел, даже испугался, откуда взялся он. Ведь, не раз ходил через Яблоновый хребет и знаю, какие там непролазные места. Чуду подобно!

— Да, через болота легли полувёрстовые стлани из брёвен, сколько грунта перевёрнуто, сколько мостов построено, не счесть. И всё вручную. Действительно, чудеса в решете. А сколько леса вырублено и затрачено труда!

Зубами прогрызали эту дорогу и добились. Радостно жить, глядя на то, что труд наш на пользу идёт. А помню… по лесной глуши продираешься с инструментом, и медведи от тебя шарахаются в испуге. Порушили мы косолапым покойную житуху, навсегда порушили.

Верблюдов я тех тоже видел, шли они зимней тропой с таким жалобным стоном, что кровь стыла в жилах. Тунгусы их боялись, как огня, ведь сроду не доводилось видеть таких уродливых животин. Плевались, глаза руками закрывали.

Кричали: «Нацяльник, пошто такой дурной зверь тайга пустил, олень пропади, белка пропади, тунгус тоже пропади». Ещё один припомнился случай. У горы Эвота набрели мы на балаган, вроде вот этого, из корья. Вонь от него шибает за версту, дышать нечем.

Подходим, а там живой приискатель. С виду только живой. Застиг их артель на перевале снег в начале июня, и он от усталости так уснул, что удосужился обморозить себе руки и ноги. Дружки потерялись в метели, а он набрёл на павшую лошадь и состроил балаган.

Выползал к падали и питался, отлёживался… К нашему приходу, руки до локтей у него уж сгнили, ноги почернели, а помирать не собирается, да ещё мечту лелеет к золоту попасть, планы на жизнь строит. Посчитали, что он тронулся умом. Сообщили врачу, тот пока добрался, а приискателя уж вороньё доедает…

Сколько судеб переломано вдоль нашей трассы… сколько их, болезных, полегло, трудно вообразить, а лошадиных костяков совсем не счесть… а всё — потому, что дороги не было, наобум пёрли — на авось надеялись. Дорога — это жизнь…

— Ну, а дальше куда норовишь податься? Тут уж скоро свернёте работу, дело к концу идёт…

— Шут его знает! Изыскания прикончим, и, если ещё куда не пошлют на прорыв, пойду геодезистом к дружку своему, Гришке Мотину, он давно манит меня снимать карту страны. Чтобы не блудили больше по тайге добрые люди, не пёрли куда попадя, а имели точную карту.

Экспедиция его базируется в Нагорном, а сам Гришка бродяжничает по Становому хребту и Алданскому нагорью до самого Охотска.

Вот это работа! Люблю такие пространства, звериные тропы, вольный воздух и возможность быть всегда и везде первым. С Мотиным мы вместе в Краснодаре учились.

Пойду к нему. Подобрались там наблюдатели, астрономы и геодезисты бесшабашных кровей, хорошие и сильные ребята. Исстари такие люди рвались вперёд. — Егор понял, что встретил родственную бродяжью душу.

Этот крепкий человек не боялся ничего: ни буйных рек, ни скалистых гольцов, ни скрытых перевалов. И опять вслушался в рассказ Якова.