А ты пребудешь вечно

Настороженная даже во сне, она пробормотала:

— Не оставляй меня, Майк.

В ее низком спросонок голосе он уловил нотку ужаса, страха, что ее могут опять бросить одну.

— Я не оставлю тебя. — Его решение было быстрым и окончательным. — Я буду здесь всю ночь.

Дрожа, Берден сбросил одежду и лег в постель рядом с ней. Ему казалось естественным лечь так, как он лежал рядом с Джин, прижавшись, обняв левой рукой за талию, сжав ее руку, которая снова стала твердой и требовательной. Хотя ему было холодно, его тело, наверное, показалось ей теплым, потому что она счастливо вздохнула и затихла.

Ему казалось, что он никогда не заснет, а если заснет, то тут же увидит один из своих обычных снов. Но они лежали, прижавшись друг к другу, так, как он привык в свои счастливые годы и о чем горько скучал в прошлые, несчастные. Это вызвало у него желание, по в то же самое время и убаюкало его. В мыслях о том, удастся ли ему вынести ненужное, в сущности, воздержание, Майк уснул.

Только еще начало рассветать, когда он проснулся и обнаружил, что другая половина кровати пуста, по еще хранит тепло. Джемма сидела у окна, закутавшись в свою шаль. Большой альбом с золотыми застежками лежал раскрытым на ее коленях. Он понял, что она рассматривает в первых лучах света снимки своего сына, и почувствовал сильную черную зависть.

Майк долго, как ему казалось, смотрел на нее, почти ненавидя того ребенка, который встал между ними и увел свою мать призрачной тонкой рукой. Она медленно переворачивала страницы, замирая иногда, чтобы пристально всмотреться любящим взглядом. Чувство обиды, которое, как он понимал, было совершенно несправедливым, заставило его захотеть, чтобы Джемма взглянула на него, забыла о своем ребенке и вспомнила о мужчине, который стремился стать ее любовником.

Наконец она подняла голову, и их взгляды встретились. Женщина не произнесла ни слова, и Верден тоже ничего не сказал, потому что знал, Что, если скажет что-то, это будет нечто неоправданно грубое. Они пристально смотрели друг на друга в тусклом сером утреннем свете, и тут, молча встав, она задернула занавески. Это были парчовые занавески, старые и потертые, но все еще сохранившие свой великолепный темно-фиолетовый цвет, и, пробиваясь сквозь них, свет в комнате казался багряным. Джемма сбросила шаль и встала неподвижно в этом багряном затененном свете, чтобы он смог посмотреть на нее.

Ее рыжие волосы казались багряными, но тело почти не окрасилось и оставалось ослепительно белым. Майк смотрел на нее с каким-то удивлением, охваченный желанием просто смотреть. Эта женщина, спокойная и улыбающаяся сейчас, не имела ничего общего с той сладострастной женщиной, о которой Берден мечтал, и ничем не напоминала то обезумевшее и измученное создание, которое он убаюкивал. Майк уже почти не рев-повал ее к сыну и верил, что она сейчас не думает о нем. Было трудно даже представить, что это необыкновенно упругое тело когда-то произвело на свет ребенка.

Оставалось одно резкое сомнение.

— Только не из благодарности, Джемма, — сказал он. — Не для того, чтобы вознаградить меня.

Тут она сдвинулась с места и подошла к нему поближе:

— Мне и в голову не приходило такое. Это было бы обманом.

— Значит, чтобы забыться? Ты этого хочешь?

— Разве всякая любовь не для того, чтобы забыться? Разве это всегда не приятный уход от… от омерзительности?

— Я не знаю. — Майк протянул к ней руки. — Да и не хочу знать. — Ахнув от нахлынувших ощущений, он пробормотал, задыхаясь: — Я сделаю тебе больно, я не могу иначе, я ждал этого так долго.

— И я, — сказала она. — Это будет как в первый раз. О, Майк, поцелуй меня, дай почувствовать себя счастливой. Сделай меня счастливой хоть ненадолго…

Глава 12

— Неплохие новости? — сказал доктор Крокер. — О мальчике Лоуренсе, я имею в виду?

Мрачно окинув взглядом гору бумаг на своем столе, Уэксфорд сказал:

— Не знаю, о чем ты.

— Значит, ты еще не знаешь? Я был уверен — что-то уже известно, когда увидел, как Майк выезжал с Чилтерн-авеню в половине восьмого утра. — Он с силой дохнул на одно из окон Уэксфорда и начал чертить на стекле одну из своих диаграмм. — Интересно, что он там делал? — задумчиво сказал оп.

— Вопрос не ко мне. Я ему не нянька. — Уэксфорд свирепо посмотрел на доктора и нарисованную им поджелудочную железу человека. — Я мог бы поинтересоваться тем, что ты сам там делал, если на то пошло.