Голос

С улицы Оберкампф доносился шум редких машин. После безумных ночей квартал просыпался поздно и неспешно.

Семь часов. Тихое раннее утро. Покой. Брюс подумал, что Вокс переживал подобные утра с женщинами, которых собирался уничтожить. Он пользовался их нежностью. Их лицами, уткнувшимися в складки его тела, вдыхающие его запах. Его руки погружались в их волосы, ощупывали изгибы их фигур. Тени и свет на вытянувшихся телах, окутанных покоем. Его руки скользили по их шеям, задерживались на них. Он шептал им слова. Те, что говорят любовники. Он говорил и делал то, что делают все. Такое вот понятие о счастье.

Счастье, которое разлетится в куски, когда настанет время.

Сейчас здесь была эта юная Натали. Она неожиданно нагрянула к нему вчера, когда он в очередной раз слушал «Запретные ночи», посвященные кибернетике. Вернулась внезапно, после первой проведенной вместе ночи, которую он считал последней. Они встретились в баре недалеко от дома. Непринужденная болтовня с будущей стилисткой, слегка расслабившейся после второй кружки пива. Свежесть девчушки, гордящейся тем, что заполучила взрослого дяденьку. Она сказала, что ей нравятся его глаза и рот, что у него очень волнующее лицо. Он сообщил ей, что служит в полиции. Она пришла в восторг. Добавила: «Значит, ты заслужил такое лицо». Что она хотела этим сказать? Забавная девичья болтовня. Она все время смеялась. Они славно провели время.

Прошедшей ночью она сказала, что любит его. Очень хрупкие слова. Очень опасные. Он положил руку ей на губы, слегка прижал. Объяснил, что не следует говорить такие вещи. Она вопросительно посмотрела на него. Такое вот понятие о счастье.

Вокс убивал женщин вроде нее. Дело было не только в голосе. Дело было в ощущении покоя. Он убивал тех, которые считали его нежным, внимательным, легким, приятным и подпускали его слишком близко. Так близко, что он мог убить их.

Натали неподвижно лежала на кровати. Покрытая пушком кожа, красивые ножки, девичий живот, гладкие волосы, профиль ребенка, мало что видевшего в жизни и находившего полицейских возбуждающими. Интересно, убивал ли Вокс в моменты полного спокойствия? Когда ощущение близости обострялось до непреодолимости. Любуясь Натали, Брюс думал о Воксе как о чудовище, обитающем в океане нежности. Взбудоражив этот океан, чудовище приводило в движение мертвую зыбь, убийственную, как та ненависть, которую оно носило в себе с детства. Море ненависти. Нет, мать ненависти^[5], сказал бы Саньяк. Сила, действующая по собственным законам. Сила, поднявшаяся из глубин естества, та сила, присутствия которой в себе следовало бы бояться каждому из нас.

Брюс опустился на колени возле кровати и сжал щиколотку Натали. Она засмеялась. Он стал целовать ее ступни. Она села и притянула его к себе. Она целиком отдавалась тому, что делала. Брюс спрашивал себя — неужели и он был таким в девятнадцать лет?

Порывшись в шкафу, словно она была у себя дома, девушка вытащила одну из его просторных клетчатых рубах, натянула ее и теперь хозяйничала на кухне. Она решила приготовить им воскресный завтрак и, несмотря на очевидное отсутствие опыта, не отступала от намеченного. Она не знала, сколько класть кофе, и не догадалась, что масло стоило бы вынуть из холодильника до того, как расставлять тарелки. «Это поколение живет с родителями»,—подумал Брюс, включаясь в работу. Девушка сказала, чтобы он сел, что она все сделает сама, и сунула ему в руку стакан апельсинового сока. Он коротко, хотя и дружелюбно объяснил ей, что уже много лет живет один и усвоил основные правила выживания. Если быть точным, три года и два месяца. Она покачала головой, такой промежуток, позволявший загадывать что угодно, ей явно понравился.

Брюс съел приготовленную ею яичницу с беконом— там было много соли, но мало перца. Потом потащил ее в постель, где они задержались довольно долго. Она предложила сделать ему массаж, объяснив, что научилась этому от подружки-индианки, родом из Калькутты. Он согласился. Натали уделила особое внимание тому, что называла треугольником, геометрически правильному пространству между плечами, притягивающему тяжелые удары, злые вибрации, потрясения. Он чувствовал, как она трется мягким, влажным низом живота о его бедра, и подумал, что хорошо было бы немножко отодвинуться и просто полежать. Рядышком. Она хотела новых ласк. Он исполнял ее желания, пока их не прервал телефон.

— Майор Брюс? Это Шарль Женовези из лаборатории. Простите, что беспокою вас в воскресенье, но у меня кое-что новенькое. Я тут всю ночь слушал записи передач, которые вы мне дали. Я почти уверен, что на пять передач «Запретных ночей» звонил один и тот же слушатель. Голос сильно изменен, но можно судить по лексикону. Этот тип любит наречия типа «полностью», «конечно». Или прилагательные вроде «разумный», «двусмысленный», «революционный», «раздражающий».

---

5 В оригинале непереводимая игра слов: mer— море и mère— мать