100 великих музеев мира

Группа западной стороны памятника олицетворяет собой установление мира в Русском государстве после разгрома поляков и восстановление государственной власти избранием царем Михаила из дома Романовых. На переднем плане расположены фигуры выдающихся русских патриотов — Козьмы Минина и Дмитрия Пожарского. Последний своим обнаженным мечом как бы преграждает путь врагам в Русскую землю.

Средний ярус памятника замыкает группа северной стороны. На ней зритель видит величественную, устремленную вперед фигуру Петра I в порфире, увенчанного лавровым венком, со скипетром в руке. Над ним с левой стороны возвышается фигура Гения в образе ангела, у ног Петра Великого лежит поверженный швед с разорванным знаменем.

На нижнем горельефе все выдающиеся деятели разделены скульптором М. О. Микешиным на четыре группы; «Просветители», «Государственные люди», «Военные люди и герои», «Писатели и художники».

Из военных людей представлена и Марфа Борецкая — вдова новгородского посадника. За ней утвердилось прозвище «Посадница», хотя она ею никогда не была. Изображена Марфа-посадница с поникшею головою, в одежде боярыни. У ног ее лежит разбитый вечевой колокол — символ падения вольной Новгородской республики.

Но среди 109 запечатленных образов напрасно мы бы стали искать Ивана Грозного. Для него, первого самодержца и создателя великой империи, места среди них не нашлось. Потомки не пожелали почтить память этого государственного деятеля из-за его якобы небывалой жестокости. Многие писали о приступах «зверства и кровопролития» у Ивана IV, о «беспримерных проявлениях его лютости и безнравственности».

Но где же найти образы более светлых и гуманных монархов? Может быть, это французский король Карл IX? Но он организовал и лично участвовал в Варфоломеевской ночи, когда только за сутки в одном Париже было убито больше невинных людей, чем за все грозные годы русского царя. Карл IX не ужаснулся, не содрогнулся и не раскаялся. В последующие две недели во Франции было уничтожено более 30 000 человек, виновных лишь в том, что они были гугенотами и протестантами, а не католиками…

Может быть, это английский король Генрих VIII, который поубивал своих жен? Во время его правления в Англии крестьянские земли были превращены в овечьи пастбища. Тысячи английских мужиков потеряли свои наделы и вынуждены были скитаться и бедствовать. И Генрих VIII постановил казнить всех бродяг. Вдоль больших дорог было тогда повешено 72 000 бродяг и нищих.

«И все же, — восклицает известный историк В. Кожинов, — как это ни странно и даже поразительно — и в русском, и в равной мере западном сознании Иван Грозный предстает как ни с чем не сравнимый уникальный тиран и палач». Однако Иван Грозный не только грешил, но и каялся, иной раз письменно обвиняя себя «в скверне, во убийстве… в ненависти, во всяком злодействе». Иерархи православной церкви тоже осуждали самодержца, а на Западе ничего подобного не было. Да и сам русский народ назвал царя Грозным, а не Жестоким, не Кровожадным и т. д. И все же русский государь всегда преподносился как тиран и изверг, потому и не нашлось ему места на памятнике «Тысячелетие России».

Третьяковская галерея

Во время Великой Отечественной войны на подготовку и вывоз коллекций Галереи дали всего девять июльских дней. В одних залах еще ходили посетители, в других уже снимали картины.

Вывезти из Москвы в глубокий тыл, за несколько тысяч километров, сокровищницу русского изобразительного искусства, шедевры мирового значения — такого не было еще в отечественной истории, да и вообще во всей мировой практике.

Ящики для картин сколачивали основательно, поскольку дорога предстояла дальняя и трудная. Внутри обивались клеенкой, а некоторые из них еще и оцинкованным железом снаружи. В них и укладывали бесценные живописные полотна Левицкого, Боровиковского, Тропинина, К. Брюллова, П. Верещагина, И. Крамского, И. Репина, Ге, Куинджи…

Снять, например, со стены «Утро стрелецкой казни» или «Боярыню Морозову» было делом очень непростым. Человек десять понадобилось, чтобы спустить вниз полотна, ведь вес картин был весьма значительным. На полу картины вынимали из огромной массивной рамы, а потом накатывали на специально изготовленный деревянный валик. Непременно красочным слоем внутрь, переложив папиросной бумагой и мягкой фланелевой тканью. Обшивали такой валик холстиной и только после этого укладывали в ящик подходящей длины.