Из мухи получится слон

Откуда у них взялся обладатель этого голоса? Смогла предположить только одно, что ночью к Наташе нагрянули неожиданно гости из отдаленных мест и она была вынуждена оставить их ночевать у себя. А может, это родственники? Но за дверью сказали:

— Ой! — Дверь без дальнейших расспросов отворилась. — Я проспала, — сокрушенно призналась Наташа.

Она могла бы этого и не говорить. Весь ее вид — помятый и нечесаный — говорил сам за себя. Хриплый голос, удививший меня, принадлежал все той же Наташе. Она со сна, оказывается, всегда сипела, как застарелый пьяница.

— Ты соображаешь, сколько сейчас времени? — набросилась я на нее. — Мы же к двум часам не успеем. Тебе только умываться не меньше получаса нужно.

— Без паники, — отозвалась Наташа. — На водные процедуры хватит и двадцати минут. И могу обойтись без завтрака.

— Ты с ума сошла. Завтрак приготовлю я, а ты не трать времени и — марш мыться. Иначе я за себя не отвечаю.

Через каких-нибудь сорок минут мы бодренько пробежали к ближайшему входу в метро.

Удивительно, но в библиотеку нам удалось попасть без всяких проволочек. Постовой мельком глянул на наши пропуска и отвернулся.

— Куда теперь? — спросила Наташа.

— В туалет. Перевоплощаться. Кстати, о чем ты не захотела вчера вечером сообщить по телефону?

Последовало продолжительное молчание. Я уже предположила самые гнусные вещи, как вдруг Наташа заговорила:

— А-а, вспомнила. Я договорилась с капитаном Степановым, и он обещал держать нас в курсе — неофициально, ясное дело, — если будут какие-то новости. А говорить я тебе об этом не хотела, потому что телефон твой, милочка, может прослушиваться.

— Ну, прошу в кабинет, госпожа конспираторша.

Я затолкала Наташу в кабинку, где мы и приступили к изменению своих образов, решив на всякий случай слегка изменить и облик Наташи. Но увлеклись делом и чуточку пересолили. Я напялила на себя уже привычный парик и в один момент превратилась в жгучую брюнетку. Нанесла легкий слой грима и покрылась загаром. Накрасила глаза, губы и обмоталась шифоновым шарфиком нежно-бежевого цвета. На мне была длинная шерстяная юбка неприметного кирпичного цвета, черная блузка и длинный вязаный жилет в клетку. Мой теперешний облик ничем не напоминал девушку, которую бандиты видели в кафе.

Наталья была в синих джинсах и темно-синем бадлоне. Волосы она собрала в хвост и надела очки с простыми стеклами. Очки ей шли и к тому же изменили ее до неузнаваемости. Гримом она тоже воспользовалась — надо же было замазать свои синяки. И чтобы я не слишком выделялась, как она мне объяснила. Я оглядела нас с пристрастием и осталась довольна. И в смысле эстетики, и в смысле неузнаваемости камуфляж нам удался на славу. Теперь оставалось обнаружить тех или того, из-за кого мы замаскировались. Иначе вся возня пошла бы насмарку. Глупо щеголять по библиотеке, вырядившись как попугаи.

Хихиканье и наши возбужденные восклицания были слышны на весь туалет, что выяснилось, когда мы, очень гордые собой и своей новой внешностью, вышли «в люди». Нас встретили задумчивые и пытливые взгляды многочисленного общества, собравшегося тут. Общество сплошь состояло из пожилых дам. Они, видимо, хотели что-то у нас спросить. Скорее всего нечто нескромное, потому что выражение их лиц я не назвала бы одобрительным. Мы верно поняли их и постарались покинуть комнату с наивозможной быстротой, провожаемые дружным молчанием, настолько полным негодования, насколько только молчание может быть чем-то заполнено.

Отойдя от опасного места с максимальной скоростью, приличествующей двум девушкам, старающимся сбежать побыстрее, но одновременно пытающимся сохранить чувство собственного достоинства, мы свернули за угол и смогли там наконец-то отдышаться.

— О чем они могли подумать? — тревожно поинтересовалась я. — Там было несколько подружек моей мамы. Если они меня узнали, то можно меня сразу пристрелить. Они расскажут матери, что ее дочь запирается в кабинке туалета с некоей особой и они обе там глупо хихикают, а потом ее дочь выползает оттуда накрашенная, как панельная девка. И добавят еще от себя пару замечаний. Они же не смогут ограничиться одними фактами. Хотя и голые факты выглядят неутешительно, но эти язвы обязательно придумают какое-нибудь грязное объяснение моему поведению. Самое меньшее, чем они ограничатся, — что я лесбиянка. Ты понимаешь весь ужас положения, в которое я попала из-за собственной неосторожности?