Поединок со Змеем

Что поделаешь! Лики старших Богов — Неба с Землею, Отца Сварога с Матерью Макошью — лишь для немногих Людей были, как прежде, отчетливы. Большинство им уж и не молилось, запамятовало, как еще раньше запамятовали Живу-Живану, Великую Мать. Начали рождаться новые Боги, и часто, как в каждой речке свой Водяной — свои у всякого племени, у всякого рода…

А только Земля все равно на всех одна, как ее ни дели. И Солнце, и Небо над головой…

И такие нашлись меж Людьми, что вовсе забыли пашню и ремесло, забыли, как добывается хлеб. Стали те Люди приманивать Скотьего Бога яичницей и молоком, до которых он был великий охотник, и лакомка Змей летал к ним ночами, скрываясь от Солнца, да и от Месяца: побаивался. Таскал новым друзьям из подземных пещер несчитанные богатства. Оттого у этих Людей на руках не водилось мозолей, зато избы от достатка только что не ломились. Говорят, он и до сих пор к иным прилетает. Огненным клубом падает в темноте средь двора, оборачивается человеком… Сказывают, дружат с ним все больше купцы, торговые гости. Возят с собой деревянные изваяния и прежде, чем затевать торг, молятся и потчуют Волоса. Оттого пошла поговорка — без Бога ни до порога, а с ним хоть и за море. Еще сказывают, прибыльно дружить со Змеем, но и опасно: норовист Волос и дружбы не помнит, чуть-чуть не угодишь — и избу спалит, и товар…

Но все это было потом. А тогда Люди просто заметили, что шерстинки, потерянные зверями, начали сами собой обретать злую, бессмысленную жизнь и сновать в воде, норовя укусить, всосаться под кожу. Их так и рекли: живой-волос, и плодились они в стоячей жиже низин, поблизости от святилищ Скотьего Бога. Теперь таких нет, а имя перешло на безобидного червячка. Но Люди, которым он попадается, нередко казнят его по ложной памяти, безо всякой вины.

САМЫЙ СИЛЬНЫЙ

Чернобог и злая Морана множество раз посылали питомца за синим льдом для колдовского гвоздя. И все без толку. Змей Волос улетал плавать по морю, пугать Леших и Водяных, тешиться у хлебосольных Людей. А коли где-нибудь видел красную девку — вовсе беда. Оборачивался молодцем-раскрасавцем, речи ласковые заводил, начинал подарки дарить. И сколь многие заглядывались в его радужные глаза, оставляли былых женихов, радовались объятиям Змея! И ходили в золоте-серебре, в драгоценных нарядах… пока не прискучивали.

Говорят, от них-то пошло новое колено Людей, изрядно похожих на Волоса. Они не злобны по сути, но предпочитают, чтобы за них думал и выбирал кто-то другой. А ведь злой воле легче легкого утвердиться там, где нет своей собственной. Вот почему до сего дня гораздо больше творящих зло по глупости или по трусости, чем настоящих злодеев.

Однажды Морана смекнула, что Волос так и не вспомнит ее поручения, и молвила:

— Ну, довольно! Подставляй-ка спину, бездельник! Поднимешь меня на гору, сама пойду лед добывать…

— А ну его, этот лед, — заартачился было Скотий Бог. — Не полечу, неохота.

— Ты мне перечить собрался? — взъярилась Морана. — Подставляй, сказываю, хребет! А не то в козявку ничтожную превращу!

Змей Морану боялся, знал — не хвасталась, могла и превратить. Дал себя оседлать, взмахнул крыльями, полетел. Покорно занес мерзкую ведьму, как было приказано, на макушку самой высокой горы. Уселся ждать на скале… и надо же, тотчас разглядел далеко-далеко босоногую молодую девчонку, шедшую с корзиночкой через лес. И мигом утратил свой невеликий разум Скотий Бог, Волос-богатый. Распластал перепончатые широкие крылья —

и слыхом не слыхал, как кричала вслед, звала его злая Морана.

Девчонка же была не кто иная — Киева молоденькая невеста. Спешила к любимому в кузницу, несла добротную снедь: мягкий хлеб, узелок свежего творога. Вдруг прошумело что-то над лесом, и, отколь ни возьмись, вышел встречь из кустов разодетый красавец:

— Пойдем со мной, девица! Назовешься моей, а уж я тебя награжу…

Скольким девкам подобной речи было довольно! Но невеста кузнеца только попятилась:

— Безлепое слово молвишь, удалец незнакомый… Есть у меня любимый жених, его и целовать стану, он меня и женой назовет…

Не привык Змей к твердости девичьей, не понял отказа.

— А мы жениху не скажем, — заулыбался в сотню зубов. — Я тебе дорогие подарки стану носить…

Но девчонка разговоров разговаривать больше не стала: подхватила подол да как порскнула с тропы в непролазную чащу, через валежины, по кустам!

— Постой, красавица, — протянул руки Волос, погнался. Но тут уже встал за Киеву невесту Леший, сбежались проворные лешачата, которым она немало оставляла на пеньках пряников и сластей. И вцепились в Змея колючие ветви кустов, вздыбили корни поваленные деревья, опутал ноги жилистый вереск. Еле-еле продрался он на опушку и увидал: далеко убежала гордая девка, вот-вот укроется в кузне с краю болота, где проточился Черный Ручей.