Поединок со Змеем

Когда возвели последний, черепной венец и приготовились врубать в него священную матицу, надумал Кий погадать, спросить новый дом, что ждало в нем его семью, кому следовало тесать колыбель — сынку или дочке. Ибо молодая кузнечиха уже подпоясывалась потихоньку поясом мужа, чтобы никакое зло не сумело коснуться, испортить будущее дитя.

И вот к матице, закутанной в платки и цветные ленты, лыковой веревкой привязали хлеб, завернутый в мохнатую шубу. Подняли матицу, и Кий, взобравшись наверх по углу, обошел сруб посолонь, посыпая его хмелем и зернами, засевая свой мир. Ступил на матицу и осторожно перерубил лыко. Упала вниз шуба, стали разворачивать ее и смотреть, как лег вещий хлеб. Верхняя, блестящая корочка ковриги была наверху. К сыну!

Потом покрыли избу, увенчали теплой земляной крышей, уложили последнюю слегу — охлупень с головою коня, вырезанной в комлевом, переднем конце, с мочальным хвостом позади. Стал новый Киев дом совсем похож на коня, чей череп упокоился под красным углом: четыре угла — чем не четыре ноги, да с каменными копытцами!

Внутри избы сложили печь-каменку с маленьким устьем — только всунуть полено, с отверстиями в своде — ставить на Огонь сковороды и горшки. Сделали и хлебную печь в отдельной выгородке плетня, укрыли навесом.

— Часто ли доведется топить ее? — поднял голову кузнец к темному небу, где среди звезд проплывал серебряный Месяц. — Совсем жита мало осталось, уж и не печем ничего, разве короваи жертвенные, моленые…

Месяц ничего ему не ответил. Он ходил теперь высоко, куда выше прежнего, чтобы вдругорядь не достала какая-нибудь грязная пелена. И небосвод, по которому ступали его медлительные быки, оставался запертым накрепко.

А Людям под небесами жилось все туже и туже. Более не решались резать кормилиц-коров для требы Богам, пекли из последней, сбереженной муки хлебы-коровушки, увенчанные гнутыми рожками — короваи…

Совсем готов стоял новый дом Кия, хоть переезжай в него. Лишь в одном месте у края крыши оставили торчать из-под дернины белую бересту. Это ради того, что всему конченному, достигшему совершенства только и остается рассыпаться, умереть. А нет полного завершения, стало быть, нет и покоя, а значит — долгая жизнь впереди.

ДОМОВОЙ

Было дело еще до великой зимы, в те баснословные времена, когда леса и поля зеленели. Отправился раз на охоту Киев отец и взял с собой сыновей. Забрели они тогда далеко и уже в темноте натолкнулись на лесную избушку-зимовьюшку, кем-то добрым построенную нарочно для таких прохожих гостей. Неразумные отроки обрадовались нежданному крову и хотели сразу войти, усесться на лавки, но отец удержал:

— Погодите-ка. Сперва попроситесь!

— Зачем? У кого? — не поняли те. Мудрый отец тогда снял шапку и поклонился зимовьюшке:

— Пусти, хозяин ласковый, ночевать.

— Пусти, — откликнулись сыновья. И только тогда отворили дверь, растеплили давно погасший очаг, сели вечерять. Да не забыли от своей вечери отложить по куску: Огню в очаге и тому неведомому хозяину, у которого испрашивали разрешения ночевать.

Кий помнил: когда легли спать и стало темно, долетел из печного угла шорох, потом легонький топоток по полу, ни дать ни взять дитя малое пробежало. И наконец кто-то зачавкал едой, и Кий явственно расслышал:

— Вкусный хлебушко у них, пропеченный! И сало хорошее! И леваш

ничего, черничный!

Кию, совсем мальчишке тогда, сделалось страшно: понял, что это был сам хозяин, дух избы — Домовой. Так вот у кого просился отец! Впрочем, шорох быстро затих, и усталый Кий крепко заснул. Но в глухую полночь плотно прикрытая дверь вдруг распахнулась со стуком, и внутрь ворвался холодный, сырой ветер.

— Ага! — сказал совсем другой голос, не тот, что похваливал угощение.

— Да у тебя Люди тут! Сейчас будем душить!

И точно — стояла уже на пороге какая-то тень, бесформенная, но с двумя когтистыми лапами, и неживой зеленью отсвечивали глаза. У Кия от страха ссохлось во рту, не смел закричать. Но пришлецу заступил дорогу лохматый беленький старичок, выскочивший из угла:

— Нет, не будешь ты никого здесь душить. Не у тебя спрашивались, не ты и возьмешь.

Схватились, пошла потасовка! Возились, пыхтели — кто кого превозможет, кто кого выбросит вон. Отец Кия вскочил с лавки, принялся помогать помелом. Кто был тот страшный пришлец? Другой Домовой, брошенный на развалинах старой избы и озлобившийся на Людей? Не ведомо никому. Долго длилась возня, но хозяин его все-таки вытолкал. Одолел. И стало тихо в доме.