Королевство грез

— О, я сомневаюсь в возможности какого-либо официального возмездия; говорят, Генрих приказал ему со всей поспешностью жениться на вас. Лорд Уэстморленд… гм… Его светлость, безусловно, исполнил приказ, хотя, вполне вероятно, Иаков несколько попеняет Генриху на способ его исполнения. Однако… теоретически по крайней мере герцог буквально повиновался велению Генриха, так что, может быть, король только лишь позабавится.

Дженни гневно глянула на него:

— Позабавится?

— Может быть, — подтвердил брат Грегори. — Ибо Генрих, подобно Волку, буквально последовал заключенному с Иаковом соглашению. Его вассал, герцог, женился на вас и совершил это со всей поспешностью. И, совершая это, попросту вторгся в замок, несомненно, хорошо охраняемый, и выкрал вас прямиком из семейного гнездышка. Да, — продолжал он, обращаясь скорее к себе, чем к ней, будто бесстрастно обсуждал вопрос догматической теории, — смею предположить, англичане сочтут сие весьма забавным.

К горлу Дженни, едва не удушив ее, подкатил комок при воспоминании обо всем случившемся прошлым вечером в замке, и она поняла, что монах прав. Ненавистные англичане заключали между собою пари, действительно делали в зале Меррика ставки на то, что муж скоро поставит ее на колени, тогда как собственные ее родичи могли только глядеть на нее, глядеть с гордыми окаменевшими лицами, словно считали ее позор своим собственным. Они надеялись, верили, что она отомстит за себя и за всех них, не пойдя ни на какие уступки.

— Хотя, — размышлял брат Грегори, — не могу понять, зачем ему понадобилось рисковать и навлекать на себя такие неприятности.

— Он вопил про какой-то заговор, — вымолвила Дженни сдавленным шепотом. — Откуда вам столько известно о нас, обо всем, что случилось?

— Новости о знаменитостях часто летят от замка к замку с поразительной быстротой. Мой долг и привилегия как брата во Святом Доминике — обходить народ Божий… пешком, на собственных ногах, — кисло подчеркнул он. — Хотя я провожу время среди бедняков, бедняки живут в деревнях. А где деревня, там замок; новости перекочевывают из господских дворцов в хижины нищих, особенно если эти новости касаются человека-легенды, такого, как Волк.

— Стало быть, позор мой всем известен, — сдавленно проговорила Дженни.

— Не секрет, — согласился он. — Но, по-моему, это не ваш позор. Вы не должны винить себя за… — Брат Грегори заметил ее жалобный взгляд и мгновенно преисполнился раскаяния. — Дорогое дитя, извините меня. Вместо того чтобы говорить о прощении и примирении, я веду речь о стыде и позоре, причиняя вам боль.

— Вам нет надобности извиняться, — дрожащим голосом молвила Дженни. — В конце концов вы тоже захвачены этим… этим чудовищем, вытащены из монастыря, как я была вытащена из постели, и…

— Ну-ну, — утешил он, чувствуя, что она находится на грани между истерикой и обмороком. — Я бы не утверждал, что захвачен. Собственно говоря, нет. Лучше сказать, я был приглашен ехать вместе с самым огромным мужчиной, какого когда-либо видел, на поясе у которого случайно висел боевой топор с рукоятью размером почти со ствол дерева. Так что, когда он любезно громыхнул: «Пошли. Вреда не будет», — я без промедления принял его приглашение.

— Я и его тоже ненавижу! — тихо вскрикнула Дженни, следя, как Арик выходит из леса, неся двух увесистых кроликов, обезглавленных ударами топора.

— В самом деле? — с недоумением и любопытством поинтересовался брат Грегори. — Нелегко ненавидеть человека, который не разговаривает. Он всегда так скуп на слова?

— Да! — мстительно подтвердила Дженни. — Ему… ему д-достаточно, — усиленно сдерживаемые слезы мешали ей говорить, — посмотреть на в-вас этими замороженными голубыми глазами, и в-вы уже знаете, чего он от вас хочет, и д-делаете, потому что он тоже ч-чудовище…

Брат Грегори обнял ее за плечи, и Дженни, больше привыкшая к бедам, чем к состраданию, особенно в последнее время, ткнулась лицом в рукав монаха.

— Я ненавижу его! — потерянно прокричала она, несмотря на предостерегающее пожатие пальцев брата Грегори. — Я ненавижу его! Ненавижу!

Стараясь взять себя в руки, она отодвинулась, и взор ее упал на пару черных сапог, прочно утвердившихся перед нею, поднялся вверх, от мускулистых ног и бедер к торсу и широкой груди, пока наконец не встретился с обрамленными длинными ресницами глазами Ройса.

— Я ненавижу вас, — сказала она ему прямо в лицо. Ройс изучал ее в невозмутимом молчании, потом перевел подозрительный взгляд на монаха и саркастически полюбопытствовал: