Бонус для монсеньора

– Но непонятно, от какой даты его считать.

– Тогда не будем его есть?

Леся сомневалась. Выбрасывать продукты было не в ее привычках. Сама мысль, что только купленный творожок отправится в ведро, возмущала ее. Видимо, мамино воспитание въелось в ее плоть и кровь. А Лесина мама была человеком не просто экономным, а невероятно экономным. В России ее скупость казалась странноватой, зато в Финляндии Лесина мама расцвела. А новый мамин муж был готов носить экономную супругу буквально на руках.

– Конечно, можно приготовить сырники или запеканку, – пробормотала Леся. – После термической обработки вредные бактерии должны погибнуть, но… Кира, зачем ты вообще его купила? Ты же не любишь творог!

– Я его не покупала, – буркнула Кира, жалея, что вообще затеяла этот разговор. – Мне его подарили.

– Подарили? Странный подарок.

Пришлось Кире все же рассказать о ее позорном посещении магазина.

– Понятно! – воскликнула Леся. – Не будем мы есть этот их творог! Если у них ветчина с душком, то и творог не лучше. А просроченными молочными продуктами отравиться куда легче. И куда санитарные врачи смотрят! Так ведь недалеко и до эпидемии!

Пока Леся возмущалась нерадивыми работниками торговли, которые ради сиюминутной прибыли готовы рисковать здоровьем, а то и жизнями своих покупателей, Кира успела вымыть руки, причесаться и вернуться на кухню. Тут она втянула в себя ноздрями воздух и спросила:

– А чем это так вкусно пахнет?

– Это лангет, – с гордостью сообщила Леся, приподнимая крышку над сковородкой, на которой жарились внушительные куски мяса.

– А что это оно такое плоское? – осведомилась она у Леси.

– А каким еще ему нужно быть, по-твоему?

Честно говоря, Кира понятия не имела, как должен выглядеть настоящий лангет. Но этот выглядел да и пах потрясающе аппетитно. Сверху Леся смазала куски мяса майонезом и положила сыр, а еще посыпала все зеленью. Сыр расплавился и красиво растекся по кускам мяса. А зелень при жарке издавала божественный аромат. И Кира почувствовала, как ее настроение стремительно улучшается.

– А его скоро можно будет есть?

– Сейчас твой Апогей приедет, и все вместе сядем.

– Откуда это он приедет? – насторожилась Кира. – А на кого же он оставил Очкастого?

– Он…

– Безобразие! – не слушая подругу, принялась возмущаться Кира, обрадовавшись, что кто-то еще сегодня опростоволосился. – Что эти мужчины себе позволяют?! Ничего им поручить нельзя!

– Да послушай ты!

– Он тут лангет кушать собирается, а Очкастый в это время будет встречаться со своими преступными сообщниками. А мы ничего про это не узнаем!

– Но Кира…

– Леся, почему ты ему разрешила оставить свой пост?

Леся в сердцах бросила ложку, которой мешала жарящуюся на второй сковородке картошку.

– К твоему сведению, я в первую очередь спросила у него, не нужно ли прислать смену, чтобы продолжить слежку за Очкастым.

– Ну… А он?

– Апогей сказал, что Очкастый сейчас находится в таком месте, откуда точно не удерет. И к нему туда тоже никто не придет.

– Где это?

– Приедет, спросим.

Пока Апогей ехал, Кира ходила и томилась от любопытства и в первую очередь от голода. Оказывается, она здорово проголодалась за целый день. И все ее дурное настроение было связано именно с этим обстоятельством. Просто удивительно, до чего желудок влияет на человека. Пока не поела, Кира была раздражительна, сварлива и очень, очень несчастна. Но стоило ей покормить свой желудок мяском, как немедленно оказывалось, что жизнь совсем даже неплохая штука, а если присмотреться, так и вовсе замечательная.

Когда после приезда Апогея с поздним обедом или скорее с ранним ужином было покончено, подруги сунули грязную посуду в мойку, залили ее водой с пенящимся средством и оставили в покое. Как уже говорилось, мыть они ее предпочитали в самом крайнем случае, когда в доме не оставалось ни единой чистой посудины или когда гора грязной начинала покрываться веселеньким серым пушком.

Сейчас был явно не тот случай.

– Ну, рассказывайте!

Мужчины переглянулись. И Иван Алексеевич приступил к рассказу первым. Как оказалось, мать Марины после трагической смерти дочери полностью пересмотрела свое отношение к отцу своих внуков. И хотя Иван Алексеевич опасался, что старуха выплеснет на него ушат упреков и грязи, но та встретила его словно родного.

– Ванечка! – увидев застывшего в нерешительности в дверях ее палаты Ивана Алексеевича, воскликнула бабка. – Осиротели мы теперь с тобой! Маринку какой-то душегуб отравил. И детки пропали. Где только деток наших теперь искать? А, сыночек?