Властелин суда

— Ну, сейчас я не на велосипеде и уже не девчонка, так что, Чарли, можешь предоставить мне самой о себе позаботиться.

Упрямая, вся в отца. Он распрямился.

— Ты обижаешься, Алекс, лезешь в бутылку, а дело кончится тем, что тебя убьют.

— Ну а ты разве не лезешь в бутылку?

Отвернувшись, он поглядел на ферму вдали. Расстояние делало картину мирной и идиллической, как огонек костра на биваке.

— Они псов моих убили, — произнес он раздумчиво, словно лишь сейчас начинал осознавать это. — Я хотел все позабыть. Они испортили мне карьеру, испортили жизнь, но я хотел все это позабыть. — Он опять повернулся к ней и голосом, звенящим от волнения и гнева, проговорил: — Это они лезут в бутылку!

— Мы с тобой теперь в одинаковом положении, у нас обоих нет выбора, и надо быть осмотрительными.

Наступила долгая пауза, во время которой слышались лишь журчание ручья вдали и изредка порывы ветра.

— Куда ты уходил, Чарли? В какое давнее прошлое? Ты так глядел на меня, словно перенесся куда-то очень далеко.

Он не ответил.

— И ты назвал меня «Джо».

Первые несколько лет призрак женщины являлся к нему каждую ночь. «Джек Дэниелс» и «Южная услада» помогали забыться днем, и если он выпивал достаточно, то можно было кое-как скоротать и ночь, иной раз хватало и на неделю, но воспоминания о случившемся, о том, в чем он сам принимал участие, не оставляли его — стойкие и неизменные, как гора Рейньер с юга на горизонте — дремлющая, но в любую минуту готовая взорваться извержением. Когда выпивка перестала помогать, он развязал с наркотиками. Ни антикризисной терапии, ни советов специалистов из общества анонимных алкоголиков ему не требовалось. Да он и не был алкоголиком. Он лишь пытался отделаться от кошмара. И не надо было ему, избегая искушения, спускать виски в унитаз: бутылка так и оставалась нетронутой — до сегодняшнего вечера.

— А что в этой папке, Чарли?

Он взглянул на нее, потом перевел взгляд вдаль, туда, где в низине под ним полыхал огонь.

— Дурные воспоминания, — сказал он. — Их там целая куча.

27

Ослепительная вспышка, дверь взрывается дождем игольчатых щепок, сотрясая комнату. Громовым взрывом его сбрасывает с кровати — так вышвыривает из лодки путника в грозу. Пытаясь удержаться, он хватается за одеяло и, падая в пустоту, в тесную щель между стеной и тяжелой рамой кровати, старается укрыться с головой. Но двинуться невозможно. Легкие саднит от дыма, дым жжет глаза, зрение заволакивает туманом. Взрыв заглушил все звуки, оставив лишь звон в ушах.

Пол под ним сотрясается опять, в комнату врываются люди.

Она падает на пол, и лицо ее теперь рядом с его лицом. Земляной пол окропляет кровь. Он беспомощно глядит, как она, словно от пчелиного роя, отмахивается от ударов, потом боль и инстинкт подсказывают ей позу зародыша. Когда удары ослабевают, женщина приподымается на коленях, — она тяжело дышит, тело ее конвульсивно вздрагивает. Из одной ноздри и уголка рта сочится кровь. Она поднимает голову, смотрит в глаза стоящим перед нею, потом плюет им на башмаки.

Избиение возобновляется. Они срывают с нее одежду, оставляя голой, незащищенной, и толкают ее на спину. Один за другим они вскарабкиваются на нее, и она уже не бьется, не сопротивляется. Рука в перчатке поднимает ее за волосы с пола, тело ее безжизненно и вяло, как у тряпичной куклы, правый глаз распух и заплыл, губа разбита. Поведя левым глазом, она на краткий миг останавливает взгляд на нем, лежащем под кроватью.

В мерцающем лунном свете сверкает лезвие — в одну секунду оно прорезает тьму, как серп, прорезающий стену пшеничных колосьев.

— Нет!

На этот раз в ушах не раздается эха. И жуткий вопль не преследует его. Слоун с трудом приподнялся, чтобы сесть, но грудь сдавило, и он понял, что руки и ноги не слушаются его. Яркий свет слепит глаза — ослепительно-белый круг света. Он близок к панике, но кто-то окликает его по фамилии:

— Мистер Слоун, мистер Слоун, вы меня слышите?

Круг света удаляется, оставляя после себя ореол черных и белых точек, из которых выплывают смутные образы. Он чувствует, что кто-то стоит над ним, зовет его.

— Мистер Слоун?

Образы становятся четче. Над ним склонилась женщина, незнакомое лицо плоско и кругло — как раздувшаяся рыба-собака, если ее тронуть, глаза женщины спрятаны за толстыми стеклами очков в пластмассовой оправе, очки странные: восьмиугольной формы и слишком велики для ее лица.