Школа ужасов

Покинув свое место, Дебора подошла к ограде алтаря. Здесь ее также ждала весть, желтые буквы на выцветшей голубой дорожке, устилавшей каменные ступени: «Придите ко Мне все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас».

«Успокою, – горько вздохнула она. – Утешение, но не исцеление, не чудесное исправление содеянного, даже не прощение. Для меня не будет чуда, не будет вод Лурда, лечения наложением рук, отпущения грехов».

Она вышла из церкви.

Солнце уже близилось к закату. Дебора подобрала свое снаряжение и пошла по тропинке вниз к своей машине. У внутренней сводчатой калитки она в последний раз оглянулась на церковь. Последние лучи заходящего солнца превратились в ореол над деревьями позади церкви, над древней нормандской колокольней.

В другое время Дебора тут же взялась бы за фотоаппарат, чтобы сохранить навеки игру оттенков вечернего неба, те потрясающие краски, какими прощается с землей умирающий день, но сейчас она могла лишь любоваться постепенным угасанием света и красоты. Теперь она знала, что обязана нынче же вернуться домой и предстать лицом к лицу перед Саймоном, перед его не ведающей подозрений, не ставящей ей никаких условий любовью.

На тропинке, у самых ее ног, запрыгали, что-то сердито вереща, две белки. Они вырывали друг у друга какой-то лакомый кусочек и ни за что не желали уступать. Вот они помчались вокруг изысканного мраморного надгробия на краю кладбища, вскарабкались на невысокую, в полчеловеческого роста стену, отгораживающую церковные земли от прилегающей фермы – ее не видать за высокими, размашистыми елями. Белки принялись бегать взад-вперед по стене, то одна, то другая отваживалась перейти в нападение. Они пустили в ход и передние лапы, и зубы, и, наконец, задние лапы, а столь драгоценная пища тем временем свалилась На землю.

Белки отвлекли Дебору от тяжелых мыслей.

– Хватит, эй! – окликнула она их. – Нечего драться! А ну, перестаньте!

Она подошла поближе к зверюшкам, и те, испугавшись, удрали на дерево.

– Так-то лучше. Сколько можно драться? – проговорила Дебора, следя взглядом за их передвижениями по нависавшим над кладбищем ветвям. – Ведите себя как следует. Ссориться нехорошо, тем более здесь.

Одна белочка забралась в развилку, образованную отходящим от ствола суком, другая исчезла из виду. Оставшаяся белка следила за Деборой блестящими глазками, чувствуя себя в полной безопасности. Успокоившись, она принялась охорашиваться, лениво потирая лапками мордочку. Того гляди устроится поспать.

– На твоем месте я была бы настороже, – посоветовала ей Дебора. – Та хулиганка небось только и выжидает момент, чтобы напасть на тебя. Где она затаилась, как ты думаешь?

Дебора принялась отыскивать глазами вторую белочку, переводя взгляд с одной ветки на другую. Потом она посмотрела вниз.

– А что, если она такая хитрая…

Голос ее замер. Во рту пересохло. Слова и мысли разом покинули ее.

Под деревом лежало тело – голое тело ребенка.

3

Страх словно парализовал ее. Деборе казалось, будто ей в позвоночник вонзился ледяной прут, обездвиживший ее. Все подробности страшной картины, увеличиваясь до неправдоподобных пропорций, врезались в ее сознание.

Губы ее непроизвольно раскрылись, холодный воздух с силой ворвался в легкие. Почему она не кричит? Только пронзительный вопль выпустит этот воздух наружу, освободит ее легкие – иначе они лопнут.

Но она не могла кричать, да и что толку– поблизости никого нет. Она могла лишь шептать: «Боже, Боже». А потом непроизвольно, бессмысленно: «Саймон!» Она хотела бы отвести взгляд, но против собственной воли все смотрела и смотрела, сжимая пальцы в кулаки, напрягая мускулы, пытаясь убежать – но что-то все не отпускало ее;

Ребенок лежал на животе у самой стены, на клумбе отцветшего крапивника. Волосы коротко подстрижены. Мальчик. Мертвый, давно уже мертвый.

Если б даже Дебора попыталась в истерике убедить себя, будто ребенок жив, он только уснул, она бы все равно не смогла поверить, что он спит совершенно голый на улице, осенним вечером, когда с каждой минутой воздух становится все более промозглым, что он улегся спать под сосной, где еще холоднее, чем на открытом месте, под угасающими лучами закатного солнца. И как можно спать в подобной позе – весь вес тела приходится на правое бедро, ноги раскинуты, правая рука неловко подвернута, словно сложена вдвое, голова откинулась влево, лицом он уткнулся в землю, в ползучие растения? Однако кожа розовая, почти красная – ведь это признак жизни, биения пульса, притока крови…