Аленький цветочек

Рита купила морковку с конкурирующего лотка за углом и пошла домой, чувствуя себя не слишком уютно. Стычка с продавщицей оставила неприятный осадок. Недавняя Поганка, вроде бы сама не лазившая за словом в карман, мысленно прокручивала короткий разговор (если его можно было назвать разговором) и пыталась понять, что же её, собственно, зацепило. Хамство, конечно, но к нему ли нам привыкать?.. Существенно хуже было противное ощущение собственной неправоты. Действительно, «наехала» на девчонку. Вдруг та всю ночь просидела с маленькой сестрёнкой и выспаться не успела, а матери помочь как-никак надо? Или она, бедняжка, попросту слабоумная?.. С другой стороны, покупателю никакого дела не должно быть до личных проблем продавца – встала за прилавок, так работай, а не засыпай на ходу…

Запутавшись в нравственных категориях, Рита волевым порядком решила выбросить мелкий инцидент из головы, заставила себя вернуться к обдумыванию романа… и, сворачивая во двор своего дома, в течение нескольких судьбоносных секунд постановила устроить своей героине открытый финал.

Итак!

На Риту-книжную нападут поздно вечером в сквере, где она будет выгуливать своего нечистопородного. Причём нападут именно в тот момент, когда она самый первый раз отважится спустить безобразника с поводка. Чейз-книжный возрадуется свободе и немедленно удерёт в густые кусты, и вот тут-то к бедной женщине и подвалят трое ублюдков. Они будут надвигаться этак медленно, зловеще и неотвратимо, а она будет в ужасе звать: «Чейз! Чейз!..», и её голос будет метаться между стволами голых деревьев… Прибежит или не прибежит? Спасёт или не спасёт?

На самом деле Рита открытых концовок до смерти не любила. А кто вообще их любит! Ну сами подумайте. Читать книгу в шестьсот страниц и всё это время переживать за героя, – и только затем, чтобы на шестьсот первой оставить его в подвешенном состоянии? Вот уж спасибочки!

Однако неошибающееся авторское чувство говорило ей, что в этот раз следует поступить именно так.

Пусть читатели немножко помучаются.

До следующей книги.

Она ведь ещё не один роман про свою тёзку планировала написать…

Большое плавание

Потом наступил понедельник. Действительно – наступил. Всем и каждому на больную мозоль.

С самого утра обнаружилось, что испарился Эдик. Затем стало ясно, что вместе с ним пропал Кнопик. А также надувная моторка – и все наличные запасы чая на кухне. Поднятый по тревоге спецназ нашёл в Эдиковых апартаментах записку красным фломастером на туалетной бумаге: «Уехали играть в Му-му. К обеду не ждите».

– Я тебе покажу Му-му! Олигофрен!..

На обычно сдержанного профессора Звягинцева было страшно смотреть. Зимой по телевидению показывали китайский фильм о юной и бесправной наложнице какого-то древнего императора. Единственным близким существом у неё был пушистый белый котёнок, привезённый из дому. Однажды ночью злобная завистница истребила зверька – знай, мол, своё место, ничтожная девка!.. А та очень скоро взяла да и сделалась единоличной всевластной императрицей. И, как положено в таких случаях, всем всё припомнила. И вот богато одетую придворную даму тащат варить в котле с маслом: «За что, Ваше Величество?..» – «За моего котика!» И зрителям, только что осуждавшим жестокие древнекитайские нравы, становится совсем не жалко красавицу, гибнущую в котле…

– Изя! – ворвался Лев Поликарпович к Шихману. – У тебя в хозяйстве лодка найдётся? Не одолжишь?

Кажется, попадись ему сейчас Эдик, точно остаться бы генералу бездетным. По крайней мере – безвнучным.

– У нас всё есть, сейчас надуем, – Шихман успокаивающе положил руку ему на плечо, взял переговорник «уоки-токи» и перекатил сигару в другой угол рта. – Джозеф! Активируйте, пожалуйста, резервную десантную лодку. Да. Полный бак, если можно. И побыстрее, ради Бога. Речь идёт о жизни и смерти.

У него самого настроение было паршивое. Братья Бенджамин и Хулио до сих пор не вернулись с охоты, да ещё и категорически не выходили на связь. Жареная оленинка грозила выйти боком: как бы вместо реликтового гоминоида не пришлось заниматься их паршивыми задницами…

– Спасибо, Изенька. Сейчас поплыву искать сукина сына… – Звягинцев благодарно кивнул и, уже повернувшись, добавил сквозь зубы. – Ты только не подумай, я не о собаке своей говорю.

В это время раздался писк зуммера. Тотчас ожил, осветился экран монитора, и Шихман в возбуждении схватился за рацию: