Аленький цветочек

Имя пернатому они дали в честь видного российского политика. А что? Оба южных кровей, оба кичливы, драчливы и языкасты. Правда, по части ругани «попка» все же, наверное, поотстал, хоть и знал с полсотни звукосочетаний на редкость скабрёзного свойства и мастерски использовал их в различных жизненных коллизиях. Ещё в квартире обреталась… нет, не кавказская овчарка, вроде бы соответствовавшая имиджу Скудина, а – крыса. Декоративная. То есть белая с тёмно-серой отметиной на холке. Снабжённая фирменным сертификатом о непредставлении ею угрозы в плане холеры и чумы. Хвостатая была умна, носила кличку Валька, за обе щёки лопала «Педигри пал» и для поддержания формы бегала в колесе. Жирик держался вольноопределяющимся, летал где хотел, спал где придётся, столовался где дадут, гадил где приспичит… и по ходу дела громко ругался ужасными словами.

– Миленький?.. – Иван в задумчивости посмотрел на обои, обрызганные будто известью с мастерка, и решил быть оптимистом: – Хорошо, что коровы не летают.

Однокомнатная квартира, которой отечество пожаловало его за двадцатилетнюю безупречную службу, имела место в «точечном» доме на улице Тимуровской, там, где её рассекает пополам Светлановский проспект. Если кто не знает – это в одном квартале от северной границы Санкт-Петербурга. Двести метров – и добро пожаловать в Ленинградскую область. Из окон третьего этажа видны поля совхоза «Бугры». И сам дом хорошо виден с горки, когда подъезжаешь к городу по шоссе… Только с появлением Марины Иван стал воспринимать свои квадратные метры действительно как дом. До тех пор было – так, очередное (сколько их он видал!) обиталище, которое, может быть, предстоит завтра покинуть, да и не больно-то жалко. Теперь…

Да. В правильной семье, то есть построенной на доверии и любви, не бывает проблемы отцов и детей. Там не отменяют поездку на пляж, потому что надо срочно мириться с отцом. Но правильные семьи не образуются по волшебству. Их надо выращивать.

«Ах, лето красное, любил бы я тебя…» В душном воздухе жужжали мухи, наглые, разъевшиеся, отливающие зелёным. На близком, хорошо просматриваемом балконе загорала девица, безуспешно (насколько знал Скудин) мечтавшая о карьере фотомодели. Результат насилия над организмом был костляв, неаппетитен и отчётливо напоминал бледную поганку. «Тощие ключицы фройляйн Ангелики меня не волнуют…» – брезгливо покосился Иван. От кого-то когда-то он слышал, будто манекенщиц, ни дать ни взять вчера сбежавших из Бухенвальда, продвинули на подиум «голубые» кутюрье, одержимые образом недоразвитого подростка. А что? Кого ещё могут вдохновить сорок восемь кило при росте под сто девяносто?.. Ко всему прочему, девица загорала «топлес», сиречь без лифчика, в одних неопределённо-серых, застиранных трусиках. Видимо, полагала, что на балконе «не считается». Так иные дамы вполне зрелого возраста, выйдя в чахлый сквер, стелют на траву одеяло и разоблачаются до нижнего белья, чтобы улечься на солнышке. Не до купальников, а именно до розового «семейного» бельеца. И нипочём не желают слушать милиционера, когда тот пытается оградить общественную нравственность. Они «на природе» – стало быть, «не считается»…

Иван затянулся и выпустил дым колечком. Небось, встретившись следующий раз у почтового ящика, опять ему глазки строить начнёт.

Внизу, во дворе, было зелено и шумно. Четыре аксакала стучали костяшками по дощатому столику, забивая «козла». Тинейджеры на скамейке резались в буру, хрипло орали слова, коим позавидовал бы Жирик – и не только пернатый, но и тот, который двуногий. Скудин снова покосился на соседний балкон. «Фройляйн Ангелика» безмятежно пропускала словесные изыски мимо ушей. Это при том, что ее бабушка уже дважды наведывалась к соседям, дабы обсудить с ними особенности попугаева лексикона, пагубные для стыдливости нецелованной внучки. Ребятня помладше бесхитростно ловила кайф короткого питерского лета. Кто пинал мяч в облаке пыли, кто накручивал педали велика… Какие-то обалдуи, уже задетые микробом акселерации, ломались в танце под грохот магнитолы. Площадку для этого дела они облюбовали довольно оригинальную. А именно – крышу скудинского кровного гаража, одиноко притулившегося у помойки. Эту самую крышу Иван в своё время застелил – на кой хрен, интересно?.. – благороднейшей зеленью турмалайского рубероида.

«Хорошо хоть, не брейк-данс… – Скудин вздохнул, понаблюдал немного за подростками, бросил окурок. – Точно стыки смолить придётся…»